могущественнее Угарита. Купцы влиятельнее, богаче и даже некоторые слуги их держали себя, как вельможи. Доказать свою ценность оказалось делом непростым.

— Есть у меня уже приказчик, что письмо мицрим знает, — сказал ему тканеторговец Баалзор, — так что иди своей дорогой, парень.

Автолик уже считать устал, который это по счёту отказ.

— Так может я для другого сгожусь?

Баалзор смерил его взглядом. Одет не бедно, на нищего попрошайку не похож. Не подаяние просит, а работу.

— И что ещё делать умеешь?

— Людей зазывать могу, как никто другой.

— Ишь ты, — скептически прищурился Баалзор, — ну так удиви меня. Сделай так, чтобы я купил то, что мне не нужно.

Автолик широко улыбнулся.

— По рукам! Прогуляемся по рядам, почтенный?

Вскоре Баалзор стал счастливым обладателем амулета для увеличения мужской силы, а также дюжины микенских горшков, расписанных дельфинами и осьминогами, ибо «крепче и красивше по всём мире не сыскать». А собравшаяся толпа зевак прослушала увлекательную повесть о том, как эти самые дельфины изображаются.

— Ну даёт! — восхитился хуррит из Киццувадны, перепродававший микенские горшки, — слушай, парень, иди ко мне!

— Э, нет! — запротестовал Баалзор, — я первый его приметил!

И потащил Автолика за локоть прочь. Приметил, ха!

— Да у тебя и верно дар, парень, — рассмеялся купец, — ты, посреди моря кувшин солёной воды продашь. Или песок в пустыне.

Сейчас, когда ладьи спали в сараях, а Йам баламутил море, торговля замирала, хотя и не совсем. В Тисури продолжали прибывать караваны по суше и рынки переезжали в Ушу, Старый Тир. Многие иноземные купцы знали, что цены на пурпур зимой падают, и стремились урвать подешевле, хотя сушей много не увезёшь. Тиряне в это время начинали стремительно проигрывать Сидону-Тидаину, докуда из северных стран ехать ближе. Выход был один — не снижать насыщенность цвета. А конкуренты в Сидоне снижали безо всякого стеснения. Бледноватый «зимний» пурпур ценился куда меньше летнего, но стоил дешевле и расходился лучше. Тирянам-красильщикам их честность всё равно не помогала.

Баалзор отвёз Автолика обратно в Сидон и тот всю зиму сманивал покупателей в Тир, ежедневно рискуя получить по башке от местных.

Однако обошлось, а Баалзор озолотился.

По весне Автолик с нетерпением ждал кораблей с севера. Ждал новостей.

Новости оказались так себе. Да, повоевали Аххиява и Таруиса. Кто там победил? Да кто ж их знает. Вроде боги землю трясли. Это вот примечательно, да. Не каждый же год такое бывает.

— Говорят, Таруиса, совсем разрушилась.

— Уважаемый, а Таруиса, это вообще где?

— Говорят, на западе. На краю земли.

— Ну так и плевать на неё, лучше скажи, добрый человек, что про Митанни-то слышно?

— Да-да, про Митанни давай!

— Ну а что, говорят — совсем Ашшур решил себе Митанни заграбастать!

— А Хатти что?

— Да им и дела нет.

— Как так-то? Всегда было дело и вдруг нет?

— А вот так. Какая-то смута там зреет.

Про смуту в Хатти Автолик и рад бы послушать, да приезжие купцы и сами пока толком не знали ничего. А что же до Таруисы... Ну да, край света. Кому до неё дело здесь, в Цоре?

Автолик стал собираться в дорогу. Баалзор долго уговаривал его остаться, каких только благ не обещал и честно намеревался все их обеспечить, но всё же когда Йам позволил смертным без опаски поднимать паруса, Автолик уже стоял на борту ладьи, шедшей на юг. Четыре дня пролетели незаметно и вот уже в дымке показались стены крепости Пер-Амен.

Ладья вошла в рукав Великой реки. Потянулись бесконечные поля папируса. Скоро показались пилоны храма Бастет. В городе, который мог стать ему домом, Автолик даже на берег не стал сходить. Здесь всё напоминало о ней...

Вот уже вторая весна, как её нет, а он всё ещё зачем-то коптит небо.

Наконец ладья достигла столицы. Город за прошедшие годы разросся ещё сильнее, стал ещё многолюднее. Поистине, именно здесь располагался пуп земли,[171] куда уж там Утробе, как бы не морочили головы ахейцам жрецы Апаллиуны.

Он не пытался скрываться, но во дворец не пошёл. Заявился в дом чати, в надежде, что его вспомнят слуги. Так и случилось. Пасер отбирал себе в домашнюю прислугу людей незаурядных, как и он сам. А одно из важнейших качеств привратника — запоминать посетителей.

Автолика не впустили, чати не было дома. На службе он, конечно, во дворце. Но хвала богам, что не в отъезде.

— О тебе будет доложено, акайвашта, — сказал привратник, — где тебя найти?

Автолик объяснил, что остановился у папаши Снофру.

— Ступай и жди.

Он повиновался. Ждать пришлось недолго.

Питейный дом папаши не был гостевым, но для Автолика по старому знакомству разыскали угол.

Менна здесь, конечно, давно не появлялся. Да и вообще никого из знакомых Автолик не встретил. Сидел в тёмном углу с кувшином пива и думал, что приближается момент истины. Если чати не заинтересуется, то... Непонятно, зачем дальше жить. Кому он нужен в этом мире? Да и ему самому никто уже не нужен.

Предательски дрожали пальцы.

— Ты акайвашта именем Атарик? — раздался негромкий голос над ухом.

Он обернулся. Как в зал вошёл обратившийся к нему человек, он не заметил, хотя только и делал, что смотрел на дверь.

— Иди за мной.

Уже была поздняя ночь, но Пасер ещё не ложился спать. Предложил ахейцу кресло и вино и кратко приказал:

— Рассказывай.

Автолик начал рассказ, ничего не утаивая.

— Н-да... Такой подлости я не ожидал, — пробормотал чати, когда Автолик закончил.

— Какой подлости? — не понял ахеец.

— Это ведь его рук дело, — сказал Пасер, — Верховного Хранителя. Всё он вызнал. Почти. Думал, что мои люди с вами поедут, потому и решил не подставлять ири, а провернуть дело так, будто это нападение пиратов-фенех. И спасибо Анхореотефу, да будет голос его правдив, в нечестивых странах всегда есть, кого для такого дела запрячь.

— Ты знаешь это точно, господин? — нахмурившись, спросил Автолик.

Пасер встал, прошёлся по комнате, вышел на открытую террасу. С реки несло ночной свежестью.

— Нет. Не точно.

Он вернулся и снова прошёлся туда-назад, заложив руки за спину.

— Ты ведь вернулся не просто так? Не просто рассказать мне о подлости Верховного Хранителя.

— Да, господин. Я подумал, что ещё могу быть тебе полезен,