– Никогда не ожидала увидеть, чтобы хинский монах дрался в стиле дхарасала, – заметила она с ноткой уважения в голосе. – Да еще и в старой форме!

– Я не всегда был монахом, – отозвался Тан.

Затем наступила его очередь атаковать. Он метнулся между двумя пауками, описав копьем огромную дугу у себя над головой. На мгновение Каден решил, что он промахнулся, но понял, в чем заключалось намерение монаха, когда каждый из концов накцаля соприкоснулся с одним из ак-ханатов. По-прежнему находясь в холодном пространстве ваниате, Каден задумался, как долго Тан должен был изучать это оружие, насколько тщательно должен был тренироваться. Получил ли он эти навыки среди ишшин или это было еще более древнее искусство, оставшееся от его прежней жизни, которой Каден не мог даже вообразить?

Тан уже стоял почти посередине между двумя пауками – это казалось невозможной позицией, слишком близкой для маневра и несомненно слишком близкой для того, чтобы орудовать таким длинным копьем. И тем не менее, совершая короткие яростные движения, Тан продолжал их атаковать, причем каждый его удар имел двойное действие, поскольку наносился одновременно твари спереди и сзади. Более того, когда пауки полезли вперед на его клинок, скрежеща по металлу покрытыми сочащейся слизью панцирями, он каким-то образом сумел, ловко вращая накцаль в своих руках, использовать силу одного против другого. Твари тоже наносили удары, яростно рассекая лапами воздух и щелкая клешнями, но монах не давал им добраться до своей головы и груди, продолжая собственную атаку. Его удары становились все сильней и стремительнее, пока наконец одним мощным движением он не сумел пробить копьем защиту мелькающих конечностей и не погрузил свое оружие в глотку первого из ак-ханатов. Тварь судорожно задергалась, вереща во всю мочь. Не теряя времени, Тан выдернул копье из ее тела, размахнулся над головой и обрушил сокрушительный удар на второго противника. Ак-ханат пошатнулся, и монах сделал шаг вперед, чтобы прикончить его.

На несколько мгновений на горном склоне воцарились спокойствие и тишина, если не считать тяжелого дыхания монаха, вздымавшего его грудь.

– Ты ранен, – сказала Пирр.

Она шагнула к нему, но Тан удержал ее, подняв руку.

– Ничего смертельного, – он бросил взгляд на свою одежду. – Хотя я не предполагал, что эти твари окажутся такими большими и такими сильными.

– Когда все это закончится, – сказала женщина, бросив на монаха пристальный оценивающий взгляд, – ты расскажешь мне, где ты научился так драться.

– Нет, – ответил Тан. – Не расскажу.

Прежде чем Пирр успела ответить, тишина за пределами их маленького круга взорвалась щелканьем, скрежетом и пронзительным визгом. Вначале Каден подумал, что Тан не добил одно из чудовищ, но оба паука продолжали лежать неподвижно, их кошмарные красные глаза были затуманены смертью. Однако ниже по склону, шагах в пятидесяти от них, в темноте показались новые глаза – десятки, сотни глаз. Они приближались.

– Их там больше, – заметил Тан с ноткой усталости в голосе.

– Сколько? – спросил Каден, пытаясь разглядеть в пылающих красных сферах отдельных пауков.

– Кажется, штук десять или двенадцать. Их не было в монастыре все эти месяцы, мы бы заметили. Должно быть, их привели с собой эдолийцы.

– Ты не можешь драться сразу с дюжиной этих тварей! – воскликнула Пирр.

– Могу, не могу – не имеет значения. Это необходимо. – Тан повернулся к Кадену. – У вас еще есть шанс спастись, если вы сейчас побежите. Они пришли сюда следом за теми двумя; они не смогут выследить тебя в состоянии ваниате.

– Ты умрешь здесь, монах, – сказала Пирр.

– Что ж, твой бог будет доволен, – отозвался Тан. – Давайте, не теряйте времени. Пришла пора выполнять данные обещания.

И монах двинулся вперед, размахивая накцалем над головой. Какой-то частью себя Каден понимал, что должен быть испуган, потрясен. Однако страх и потрясение были словно дальние страны, о которых он слышал, но никогда там не бывал. Тан либо останется жить, либо умрет. В любом случае Каден знал, что требуется от него: бежать.

Рампури Тан шагнул навстречу мерзкой волне накатывающихся на него чудовищ и принялся нырять и уворачиваться, рубить и колоть, в смертельной схватке с созданиями темными и противоестественными, которые должны были быть стерты с лица земли тысячелетия назад, сражаясь до конца, чтобы дать возможность выжить своему ученику.

Каден повернулся и побежал в темноту.

* * *

Местность мало подходила для побега. Ветер и холод вычистили из горного прохода все, кроме нескольких случайных валунов, разбросанных вокруг, словно обломки развалившейся башни. Светильники эдолийцев давали не так уж много света, однако на небе была луна. Валин нахмурился. Тем, кто планировал их освободить, предстояло пересечь большой кусок открытого пространства, где лишь предательские тени смогут защитить их от пытливых взглядов.

Хорошо было то, что Балендин, Адив и большинство оставшихся эдолийцев переместились к восточному краю седловины, на расстояние пятнадцати шагов. Они стояли, вглядываясь в огромную темную бездну ночной долины. Похоже, у них произошло какое-то недоразумение с сигнальными огнями, теми, что должны были оповещать о направлении передвижения Кадена. Балендин о чем-то спорил с Адивом, тыча пальцем то в направлении огней, то в сторону окутанных тьмой горных пиков. Ветер относил их голоса, так что Валин мог перехватить лишь обрывки слов, но по всей видимости, в их плане что-то пошло не так – предположение, которое зажгло в нем искорку надежды. Валина и его крыло все еще сторожили двое, но они казались расстроенными, беспокойными, словно им хотелось быть вместе с остальными, в приветливом круге света от светильников. У них были мечи в ножнах на боку, но для опытного бойца не составляло труда подобраться к ним на достаточное расстояние, чтобы выпустить пару стрел или, если это окажется невозможным, перерезать им глотки…

«Но Каден – не опытный боец», – угрюмо напомнил себе Валин. Эдолийцы, может быть, не представляли серьезной угрозы для крыла кеттрал, но тем не менее они считались одними из наиболее профессиональных солдат в мире. Любая ошибка – и эти двое поднимут тревогу, и после этого уже просто не хватит времени, чтобы освободить кого-нибудь из пленников. В который раз Валин посетовал на свою беспомощность. Он явился, чтобы спасти брата, – и посмотрите на него! Связан, словно годовалый барашек! У него были десятки вопросов к Тристе, но после того как Гвенна набросилась на девушку, а та успела шепотом предупредить их о плане спасения, двое их сторожей ударами принудили их замолчать.

«Только вытащи нас отсюда, Каден, – подумал он мрачно. – Только вытащи нас, а там я уже разберусь сам».

Он учуял брата еще прежде, чем услышал его: еле уловимый запах пота и козьей шерсти, донесшийся откуда-то с северного направления. Валин вывернул шею как раз вовремя, чтобы заметить призрачную тень, скользнувшую вниз по почти отвесной северной стене ущелья. Скала казалась труднодоступной даже в дневное время, однако Каден полжизни провел в этих горах; может быть, он все же научился здесь не только рисовать и лепить горшки. Валин взглянул через плечо на охранников, боясь, что они могли что-то заподозрить, но те не подавали признаков беспокойства. «Они не способны его увидеть, – понял Валин. – Они не могут видеть в темноте так, как вижу я».