— Привести заключенного в полный порядок, и побыстрее, я сейчас вернусь, — распорядился дежурный.

Парикмахер добросовестно отнесся к своим обязанностям. С особой тщательностью он постриг и побрил необычного клиента в арестантской одежде.

Обермейер рассматривал себя в зеркале. Без всякого удовольствия он констатировал, что за эти годы сильно изменился к худшему. Бесцветные волосы заметно поредели и отступили ото лба. К бледной окраске кожи примешалась какая-то лихорадочная желтизна. Тонкие белые губы очерствели, огрубели. Вокруг большого рта залегли жесткие складки. Прибавилось морщин. Только глаза, кажется, не поддались влиянию времени, они были все так же прозрачны и бесцветны. И так же белели шрамы на носу и на щеке.

После туалета Обермейеру предложили переодеться. Ему подали новый коричневый костюм, легкую велюровую шляпу, сорочку цвета беж, скромный галстук в полоску и настоящие кожаные полуботинки.

Не требовалось острого ума, чтобы догадаться, что Обермейера собираются кому-то показать. Только этим и можно было объяснить заботу о внешности заключенного.

Машина, в которую сели дежурный и Обермейер, понесла их по улицам города.

Обермейер жадно смотрел вперед, назад, направо и налево. С наслаждением он вдыхал запах перегоревшего бензина, бивший в нос. Он испытывал волнение человека, почувствовавшего вкус свободы.

Машина остановилась на аллее Лилиенталь. Обермейера ввели в большой дом и оставили с главу на глаз с пожилым мужчиной.

— Садитесь, — пригласил незнакомец, расхаживая по комнате. Несмотря на то что он сказал это по-немецки, Обермейер сразу признал в нем иностранца.

Модный полосатый пиджак с длинными узкими бортами не мог скрыть строевой выправки незнакомца, и наметанный глаз гестаповца сразу увидел, что перед ним военный.

Незнакомец остановился против Обермейера и сказал:

— Я полковник из главного штаба Си-Ай-Си. Вам это говорит о чем-нибудь?

Решительным кивком головы Обермейер подтвердил, что ему все ясно.

Последовала небольшая пауза.

Полковник смотрел на Обермейера как-то странно: не в лицо, а поверх головы. Это не доставляло Обермейеру особого удовольствия.

— Вы, господин Крамер, допустили большую тактическую ошибку, скрыв от органов следствия и суда свою подлинную фамилию и профессию.

Обермейер молчал. За эти годы ему не приходилось говорить много. Он больше думал. Думал и сейчас: «Старый фокус… Психологическое воздействие. Нам это тоже немного знакомо. Если тебе известны моя подлинная фамилия и профессия, так почему ты называешь меня Крамером?»

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем полковник заговорил снова. Он вынул из кармана три фотоснимка и протянул их гестаповцу.

— Не находите ли вы, господин Крамер, что штурмбаннфюрер СС Мориц Обермейер разительно похож на вас?

Обермейер похолодел. Его рука, державшая фотоснимки, заметно дрогнула. Да, на снимках он. Отпираться глупо.

— Вот в этом и кроется ваша ошибка, — не дождавшись ответа, продолжал полковник. — Вас судили за убийство майора американской службы, судили как рядового солдата германской дивизии «Валленштейн». А если бы суд знал, что имеет дело с кадровым, руководящим работником гестапо, с штурмбаннфюрером СС, то…

Полковник не договорил, и Обермейер поднял голову. В его глазах застыл немой вопрос: «То как бы вы со мной поступили, если бы знали это?»

Но полковник так и не закончил своей фразы. Он снова стал ходить по комнате и после долгого молчания заговорил о другом:

— Перед вами выбор, господин штурмбаннфюрер, альтернатива: или — или. Или по-прежнему тюрьма, или свобода и согласие выполнять поручения американской секретной службы.

Обермейеру показалось, что в комнате стало вдруг светло и жарко. У него даже испарина выступила на лице. Он не мог дольше сидеть на месте, встал и облегченно вздохнул.

— Я согласен на все условия, — сказал он твердо.

— На любые поручения? — подчеркнул полковник.

— Я готов на все, — повторил Обермейер.

— Мы рассчитывали на это, но… — полковник вынул портсигар, открыл его и протянул штурмбаннфюреру. — Скажите откровенно — кто из вас убил майора, вы или ваш помощник? Я спрашиваю, конечно, не для того, чтобы инкриминировать вам новый состав преступления. Я спрашиваю из простого любопытства.

— Помощник.

— Скажите! Значит, я ошибался. Я предполагал, что вы. Но теперь это невозможно проверить. Ваш помощник оказался малодушным парнем и повесился в камере. Но, прежде чем проделать это, он всю вину свалил на вас. Кстати, это он рассказал, кто такие вы оба в действительности. На сей раз, как мне сдается, он совершил правильный поступок, единственный за всю его жизнь. А у вас нет желания вспомнить прошлое и воспроизвести действительную картину убийства? Мне хочется сравнить ваш рассказ с его показаниями. Право, это интересно.

— Могу, — ответил Обермейер.

— Садитесь. Обоим стоять неудобно.

Обермейер сел и рассказал все с самого начала и до конца. Дело произошло так. Он и помощник покинули восставшую Прагу после того, как стало известно о падении Берлина, смерти фюрера и капитуляции германских войск. За день до побега помощник пробрался в резиденцию гестапо — дворец Печека, захватил списки и личные дела наиболее ценной агентуры, уложил бумаги в небольшой железный ящик и закопал его в саду того дома, в котором жил. На машине они почти добрались до Пльзеня, но не по шоссе, а по проселочной дороге. Неожиданно путь им преградил джип. В нем сидели два американских солдата, сильно пьяных. Они не проявили к Обермейеру и его помощнику никакой враждебности и ничем не угрожали им, хоть и видели, что имеют дело с немцами. Солдаты только спросили, как проехать в город Бероун. Обермейер и его помощник ставили своей целью пробраться через Пльзень, Регенсбург и Мюнхен в Цюрих, где у Обермейера жила тетка по отцу. По территории, занятой американскими войсками, удобней передвигаться в американской форме и на американской машине. Поэтому Обермейер и его помощник обезоружили пьяных солдат, сняли с них военную форму, переоделись и, оставив их связанными в своей машине, добрались на джипе до Мюнхена. Тут понадобились деньги. У Обермейера было около двадцати крупных брильянтов. Маклер на Фридрихплац нашел им покупателя — американского майора интендантской службы по фамилии, кажется, Фолинг или Доминг. Майор провел их в полуразрушенный дом на Георгенштрассе и в одной из уцелевших комнат этого дома начал торг. Те камни, которые показал ему Обермейер, майор отказался купить и попросил показать другие. Обермейер допустил глупость и выполнил его просьбу. Тогда майор положил брильянты себе в карман и показал рукой на дверь. Дело приняло неожиданный и нежелательный оборот. Обермейер потребовал свои брильянты назад. Майор, вместо ответа, отстегнул кобуру пистолета. В это время помощник Обермейера напал на него с «кольтом» в руке и сильным ударом проломил ему череп. Обермейер вынул из кармана майора свои брильянты, распорол подкладу суконного пиджака и спрятал их туда. Все сошло как будто благополучно. Но покойный майор оказался умнее, чем это можно было предположить. Вероятно, он раньше через маклера узнал, что будет иметь дело с немцами, и через него же вызвал к дому наряд американских солдат. Когда Обермейер и помощник собирались выйти из дома, в комнату ввалились шесть солдат. Сопротивляться не имело смысла. Ну а дальше — лагерь… суд… тюрьма.