Сейчас он не мог даже по радиотелефонной связи связаться с тыловым командным пунктом. Поэтому он решил подождать и попытаться обдумать все как следует. Он отдал только один строгий приказ главному компьютеру: «Скрэмблеры» не должны использоваться опять без его личного разрешения. После этого связи больше не было.

Сзади он слышал неизменное жужжание компьютера. Это была тихая электронная мелодия, воспевающая совершенство. Компьютер был готов выполнить его волю. Совершенная машина хотела выполнять его команды, но человек, слабый и ненадежный, не мог ей ничего приказать.

Черная птица вдруг выпорхнула из своего гнезда, – свитого из человеческих останков, и села на голову одного из распятых офицеров.

И опять птица не попыталась клевать человеческое тело. Она просто села на голову мертвеца, как на насест, и начала чистить свои черные перья.

Акиро вынул пистолет.

– Нет, не надо, – сказал Нобуру.

Но молодой человек выстрелил. Он не попал в птицу, она взлетела в небо с испуганным криком. Голова распятого под черными крыльями птицы на мгновение дернулась от выстрела, а затем упала на грудь.

Акиро всего трясло. Он выглядел так, будто его оставили на плавучей льдине. Он продолжал держать в руке пистолет.

– Позаботьтесь о том, чтобы тела убрали, – спокойно сказал Нобуру. – Их надо снять с крестов.

В 12.57 по восточноевропейскому времени у президента Уотерса начался сильный сердечный приступ. За последние четыре дня он мало спал, и сейчас, пожалуй, было неплохо оказаться в постели и постоянно чувствовать заботу сидящей рядом жены. Перед тем, как он потерял сознание, тысячи воспоминаний нахлынули на него. Последним, кого он видел, был его отец.

Президент Уотерс увидел себя мальчиком, за которым гнались собаки с горящими глазами. Впереди в густом тумане он увидел фигуру своего отца. Он старался бежать быстрее и быстрее, но двигался все медленнее и медленнее и на ходу звал этого сильного, надежного человека.

Но отец не слышал его. А собаки уже окружили его. Он старался бежать еще быстрее, подняв руки вверх, чтобы безжалостные морды не смогли достать до них, и молил своего отца вернуться.

Президент проснулся от невыносимой боли.

Он позвал отца. Затем перед ним прошла вся его жизнь и перед смертью он произнес имя своей жены.

Пролетев над невысокими холмами, которые русские почему-то высокопарно называли Уральскими горами, американский боевой вертолет опустился ниже. Они шли в южном направлении, пролетая над изредка разбросанными деревнями, дома которых больше напоминали музейные макеты жилищ первобытного человека.

Война еще не дошла до этих поселений, и здесь дым поднимался из труб, а не из руин. Бортовые датчики М-100 регистрировали не танки, а неработающие тракторы. Жалкие дороги были покрыты снегом. И разбросанные то здесь, то там поселения были похожи на серые островки в покрытом льдом море. Покосившиеся дома выглядели такими потерянными, что казалось, война наверняка обойдет их, как их обошли при прокладке обычного водопровода.

Тейлору вдруг пришла в голову мысль, что это не та земля, из-за которой следует воевать.

Это был просто путь, по которому прошли великие забытые воины Востока, безграмотные гении, сказания о подвигах которых народ выткал на коврах и отчеканил в серебре и бронзе. Затем с запада на восток здесь прошли русские в белых рубахах, сражаясь за Веру, Царя и Отечество, которые принесли местному населению письменность и артиллерию.

Объективно говоря, это была земля, за которую не стоило вести войну. Тем не менее Тейлор отлично знал, что такое война, и понимал, что человек всегда будет любить голые равнины или холмы, где он родился, и даже в неволе он передаст эту любовь по наследству своему сыну. Но людям никогда не нужны были особые оправдания, чтобы начать войну.

Тейлор почувствовал усталость. Волнение, связанное с подготовкой и планированием невозможного, улеглось, и наступил момент, когда это невозможное стало казаться уже неизбежным. Сейчас им предстоял лишь долгий, скучный перелет, и он чувствовал ужасную усталость во всем теле, которая усиливалась под грузом прожитых лет.

Долгие часы полета перед дозаправкой, а затем еще большее расстояние до цели. Тейлор взглянул на покрытые снегом просторы. Пейзаж был так не похож на тот, где он испытал первые потрясения в своей жизни.

Он откинулся на спинку сиденья.

– Утенок, – сказал он второму пилоту. – Возьми управление на себя. Мне надо отдохнуть.

Вице-президент Мэддокс осторожно переводил взгляд с одного лица на другое. Он чувствовал себя неуютно в новой роли.

– Верховный судья уже едет сюда, сэр, – сказал глава аппарата Белого дома. В тоне его голоса появились новые, уважительные нотки.

Мэддокс посмотрел на него. Ну, нет. Он к этому типу не подойдет. Тот был и останется человеком Уотерса, он всегда был невнимателен к вице-президенту, называл его деревенщиной с университетским дипломом… Одним из первых шагов нового президента будет назначение нового главы аппарата Белого дома.

– Мартин, – сказал Мэддокс человеку, судьбу которого он только что решил, – не могли бы вы заглянуть к миссис Уотерс еще раз? Посмотрите, пришла ли она хоть немного в себя. – Он думал об известном старом снимке, на котором Джеки Кеннеди в розовом платье стоит рядом с новым президентом.

– Я действительно думаю, если бы она смогла присутствовать при моем вступлении в должность, это успокоило бы общественность.

– Да, сэр.

Мэддокс обвел взглядом всех сидящих за столом. «Серьезная компания. Никого из них я бы не хотел взять с собой на охоту в выходные дни».

– Как насчет того решения? – спросил он.

Госсекретарь вскочил. Мэддоксу было очевидно, что он с нетерпением ждал возможности продолжить свои обычные нравоучения.

«Чертовы янки, – подумал Мэддокс. – Никто и никогда их ничему не научит».

– Мы больше не можем терять время, – продолжал госсекретарь. – Вы должны понять, сэр, президент Уотерс был болен и, возможно, физически слаб, когда принимал это решение. В такой ситуации любой человек может потерять самообладание. Вспомните Франклина Рузвельта в Ялте. Человек в плохом физическом состоянии может принять неверное решение.

– Не знаю, – сказал Мэддокс медленно. – Я по натуре боец. Я не знаю, захочет ли американский народ иметь президента, – это слово звучало сейчас особенно веско в его устах, – который боится показать кулаки.

– Дело не в борьбе, – продолжал госсекретарь. – Дело в поражении. И я уверен, что американский народ не захочет понести ненужные, бесполезные потери. Все это… просто безумие. Только Господь знает, как нам придется за него расплачиваться. Кроме того, это сведет на нет все наши дипломатические усилия.

Мэддокс оглядел всех, кто сидел позади госсекретаря, и не увидел ни одного человека, которому он мог бы доверять. Он испытывал симпатию к председателю Комитета начальников штабов, и то только потому, что он был похож на старую охотничью собаку, которая была у него в детстве.