Терпение мое лопнуло. Ладно, подумал я, если хочешь так, пусть будет так, и я закрыл рот. Молчание длилось. Я отхлебнул немного стаута, съел хлеба, а когда принесли наши котлеты, без слов взял вилку и нож. К этому времени Нед начал чувствовать себя неловко. Он беспокойно ерзал на своем стуле, и, хотя и пытался есть котлету, половина осталась на тарелке. В конце концов я пожалел его. Он был всего лишь мальчишкой и, вероятно, совсем не таким самоуверенным, каким хотел казаться.

– Пудинг? – коротко спросил я.

– Нет, спасибо, – ответил он, глядя на свою тарелку, и теперь я понял, что он стал доступнее.

Я заказал ватрушку и чай. Чай у Райана варят по-настоящему, в отличие от других известных мне американских заведений, я всегда после обеда здесь выпивал большой чайник. Как только Джо принес заказ, я подался вперед так быстро, что Нед подпрыгнул, и сообщил ему самым спокойным голосом:

– Твоя мать просила меня обсудить с тобой кое-что. Ты меня выслушаешь по-человечески или мне придется объяснить ей, что ты вел себя слишком грубо и разговаривать с тобой было невозможно?

Он проглотил слюну и заставил себя произнести:

– Конечно, говорите то, что хотели.

– Ты должен обращаться ко мне «сэр», – указал я. – Тебе двенадцать лет, а мне за сорок, уже по одному возрасту я заслуживаю некоторого уважения с твоей стороны.

Он уставился в скатерть. Ни одна статуя еще не была такой неподвижной.

– Почему тебе так трудно быть вежливым со мной? – поинтересовался я. – Ведь не потому же, что твоя мать – моя любовница: когда мы впервые встретились, ты не знал, что мы с ней делим постель.

Он вскинул голову и уставился на меня словно ужаленный, и я увидел ужас в его глазах.

– Вижу, тебе понятно, что это означает, – заключил я, глядя на него. – Я так и предполагал.

Он словно лишился дара речи. Лицо у него побагровело, губы сомкнулись, и я вдруг понял, что он сейчас может расплакаться. Нед был еще совсем мальчишкой.

– Послушай, – начал объяснять я, смягчая голос, стараясь говорить как можно дружелюбнее, – я не питаю к тебе никаких недобрых чувств. Я люблю твою мать и буду защищать ее, что касается тебя, то очень хочу, чтобы мы стали друзьями. Я был честен с тобой, почему бы тебе не ответить мне тем же и не сказать, отчего ты относишься ко мне как к грязи под ногами? – (Он попытался подобрать слова, но у него ничего не получилось.) – Потому что ты думаешь, что я недостаточно хорош для твоей матери? – спросил я. – В этом причина?

– Нет, – пробормотал он, – не поэтому. Потому что вы враг моего отца.

Я уставился на него, сам не понимая, почему его слова застали меня врасплох. Наверное, из-за того, что мне казалось, он мнение отца и в грош не ставит. В конечном счете такое существо, как де Салис… Но может, де Салис умнее, чем я о нем думал.

– Нед, я враг Макгоуана, – заявил я, инстинктивно почувствовав, что не должен плохо говорить о де Салисе, а все свои обвинения и критику следует обрушить на Макгоуана. – Мои претензии к твоему отцу состоят в том, что он идет на поводу у Макгоуана, а Макгоуан принес твоей матери столько страданий, сколько не доставалось на долю ни одной женщины.

К моему удивлению, он, казалось, сразу же почувствовал себя свободнее. Распрямил спину и высоко поднял голову.

– Я понимаю, что мама была несчастна дома, – признался он, – но это произошло потому, что она не умела подходить к их браку практически. Отец все мне об этом рассказал. У нас была долгая беседа, когда стало ясно, что она не собирается возвращаться из Америки, и отец мне все объяснил.

– Все? – переспросил я, чувствуя некоторое смущение.

– Да, сэр. Он сказал, что они с моей матерью никогда не были счастливы, как ни старались. И наконец стали так несчастны, что моя мать больше не захотела жить с ним, как должна жить жена. Папа сказал, что понял это, поскольку и сам не хотел жить с ней, так что для них обоих было лучше жить каждому своей жизнью, хотя ради нас, детей, они внешне сохраняли семейные отношения и жили под одной крышей. Но папа еще сказал, что мама не была готова позволить ему жить своей жизнью. Мама хотела, чтобы он и дальше продолжал лгать, но папа не хотел жить во лжи. Он стремился быть честным. И любил мистера Макгоуана больше, чем любил ее. Сказал, что мистер Макгоуан лучший из всех друзей, какие у него когда-либо были, и он всегда в его обществе чувствует себя счастливым и спокойным. И ему легко жить с мистером Макгоуаном как с другом, но невозможно жить с моей матерью как с женой. – Мальчик замолчал. Теперь дара речи лишился я, а он, приняв мое ошеломленное выражение за неодобрение, поспешил добавить: – Он сказал, что сочувствует моей матери, но гораздо лучше смотреть правде в лицо, чем отворачиваться от нее. Моя мать не желала видеть правду, а хотела разделить семью, забрав у него детей, но он нас слишком любит, чтобы отдать ей. Папа сказал, если бы она по-настоящему нас любила, то не уехала бы из Кашельмары, а если бы любила, то вернулась бы. Я не уверен, что тут он прав, сэр, потому что она любит нас, но, думаю, мама должна вернуться домой. Я не о себе пекусь, ведь я почти взрослый, а мои сестренки совсем маленькие, да и мой брат не такой взрослый, как я. Знаю, она не любит мистера Макгоуана, но он и кузина Эдит перестраивают Клонах-корт, и папа утверждает, что если мама вернется, то снова сможет быть хозяйкой своего дома, а он и мистер Макгоуан и вовсе ее не будут беспокоить.

– Нед… – произнес я.

– Да, сэр?

– Думаю, ты не вполне понял, что пытался тебе объяснить твой отец. Дело ведь в том, что они с мистером Макгоуаном не только за ручку здороваются.

Он ошеломленно смотрел на меня. И тут я все понял: де Салис был с ним честен, но выражался расплывчато, а мальчик сострадательный, но наивный. Я знал, что нужно быть очень осторожным в этот момент, а потому, прежде чем продолжить, задумался. Я не могу оскорблять де Салиса, но при этом должен открыть Неду правду. Согласиться с тем, что де Салис был с ним честен, но не до конца. Объяснить ему, в каком аду жила Сара, и назвать Макгоуана воплощением дьявола, но оставить мальчику самому решать, что собой представляет его отец. Осторожно, внимательно, на цыпочках.

– Нед, предположим, что мистер Макгоуан – женщина, – услышал я собственный голос. – Ты бы в этом случае по-прежнему настаивал, чтобы твоя мать вернулась?

– Но он не женщина, – возразил Нед.

– Вот именно, – подтвердил я. – Тем больше оснований у твоей матери отказываться от возвращения.

Он вытаращился на меня. Я увидел, как морщинки недоумения сошли с его лица и оно наконец стало очень гладким, свежим и юным. Потом Нед отвернулся. Посмотрел на чайник, на тарелку с нетронутыми ватрушками, на чистейшую скатерть, отливающую белизной под лампами Тиффани.

– Твой отец был прав, – сказал я, стараясь говорить как можно более нейтральным голосом. – Лучше смотреть правде в лицо, а правда состоит в том, что он хотел, чтобы твоя мать смирилась с его неестественной любовью к его управляющему. Единственная причина, почему твоя мать так долго терпела это, – ее любовь к детям: она не могла вас оставить, но Макгоуан превратил ее жизнь в такой ад, что можно лишь удивляться, как она выжила и смогла рассказать о том, что с ней случилось. В какой-то момент он настолько запугал ее, что твоя мать носила нож под нижней юбкой для самозащиты, так как твой отец абсолютно честно сказал ей – да, я должен признать, он честный человек, – что он и пальцем не шевельнет, если Макгоуан сочтет нужным избить ее.