Тем временем статусу Рима угрожала смена приоритетов, которая удерживала императоров на востоке. Эту перемену можно и сегодня ощутить в центре Стамбула, в самой высокой точке города, посреди облаков выхлопных газов и столбов пыли. Здесь, обожженные, разбитые, полупогребенные, город, избранный в 323 году н. э. в качестве новой столицы империи, все еще украшают остатки древнего мира. «Змеиный» треножник дельфийского оракула, обелиски Египта времен фараонов и колонна, на которой вырезана сцена на ипподроме, — вот почти все, что осталось от сокровищ трех континентов, наскоро собранных, чтобы придать достоинство новому городу. Под колонной, на которой возвышалась статуя Константина, были погребены Палладий Трои, статуя Афины из самих Афин, солнечные лучи короны Аполлона, гвозди от распятия Христа и фрагменты самого подлинного креста — «капсула времени» эры взаимной трансформации язычества и христианства.

Из-за своей длинной, неровной и извилистой сухопутной границы Римская империя стала жертвой собственного успеха. Исключенные из нее народы хотели в нее попасть — и не только как грабители или наемники, но как постоянные жители, с которыми империя делилась бы собственностью. Давление этих народов оказалось непреодолимым. В большинстве случаев они не были такими разрушителями римской цивилизации, как это традиционно изображалось: германские и славянские народы принесли в некоторых отношениях новое и культурно обогащающее наследие. Но их приход способствовал долгому, медленному процессу преобразований — политической и культурной раздробленности, которая на место единой власти Рима поставила власть множества небольших королевств. Латинская речь разбилась на несколько взаимно непонятных языков, и в период интенсивной колонизации империи извне, с конца IV века н. э., римский мир стал гораздо более разнообразным, чем раньше, — так несколько раз встряхнув калейдоскоп, получаешь более сложный узор.

Но ощущение единства средиземноморских берегов, общее чувство принадлежности к единой цивилизации сохранилось до неожиданного травматического изменения, которое датируют периодом между 634 и 718 годами. В это время некогда надежно защищенные пустынями фланги Римской империи внезапно пали перед чужаками из Аравии — региона, который никогда не считался опасным.

Ибо в 632 году умер пророк Мухаммед, оставив реформированным арабам новую религию. У его последователей оказалась строго упорядоченная и динамичная форма организации и идеология священной войны с неверными. Прежде чем завоевательный натиск выдохся, потеряв инерцию — у стен Константинополя и в горах северной Испании на исходе второго десятилетия VIII века — арабы рассекли средиземноморскую цивилизацию надвое. Они не испытывали перед Римом благоговения и страха и не предлагали ему союз, как прежние захватчики. Отныне большая часть завоеванных ими земель принадлежала соперничающей цивилизации — исламу.

Распространение классики: греческое и римское наследие расходится по всему миру

«Классические» труды — те, что никогда не утрачивают своего влияния и всегда остаются актуальными. Цивилизация Греции V и IV веков до н. э. заслуживает названия «классической», потому что с этих пор ей не перестают подражать. Достичь столь устойчивого положения в памяти и воображении нелегко. В наше время искусству и мысли того, что мы называем западным миром, никогда этого не видать.

Ведь цивилизационный проект можно оценивать по той уверенности, с какой он рассчитывает на будущее. Сегодня, например, воздвигаются сооружения, которые должны ознаменовать две тысячи лет нашей эры и выразить надежду на то, что следующее тысячелетие будет лучше. Но, будь то Рейхстаг или Альбертополис, парк Виго или Кардиффская опера, современные европейские проекты не привлекали общественного внимания. Лондонский Купол тысячелетия — это всего лишь пузырь, пузырь, которому суждено раздуться и опасть; гигантское колесо обозрения, глядящее на Вестминстер, кажется неуклюжей ярмарочной шуткой, иронической пародией на общество, выбрасывающее все ценное. Все наши мечты кажутся бесцельными, и у нас нет стандартов, по которым можно было бы судить о наших планах.

Наш традиционный источник стандартов — классическая древность, родительская цивилизация, как нам хотелось бы верить, современного «Запада». Если архитектор хочет придать своей постройке вид значительный и величественный, он копирует стили древности. Пол Маккартни излагал свой план создания Колледжа искусств в Ливерпуле на приеме, где был подан торт в виде здания, в котором Маккартни хотел бы разместить свой колледж, — это было подражание древнегреческому храму. Историю западной драмы можно изложить исключительно в терминах влияния нескольких пьес, написанных в Афинах в V веке до н. э. Боги Древней Греции всегда обеспечивали художников персонификациями добродетелей и пороков. А труды мыслителей классического периода по-прежнему поставляют нам методу, с помощью которой мы обычно пытаемся отделить истину от лжи, правильное от неверного. Никто не поймет искусство, философию или литературу западного мира более поздних периодов периодов, если он не знаком с классической Грецией. И классическое наследие не ограничивается «Западом». Оно вышло далеко за его пределы, его получили почти все народы во всем мире.

Это совершенно иной тип передачи, чем тот, благодаря которому влияние Китая вышло за пределы родины этой цивилизации (см. выше, с. 315–319, 500–506), хотя, возможно, в будущем влияние Китая окажется более стойким и всепроникающим. Хотя завоевания, торговля и колонизация играли свою роль, влияние Греции и Рима во многом распространялось благодаря поклонникам этой культуры внутри других культур. Более того, память и образы классического мира распространялись, по исторической случайности, и евангелистами — теми самыми людьми, которые отвергали богов классической древности. Ведь в последние два столетия формального существования Римской империи на западе церковь и государство подкупили друг друга. Восточная мистическая религия, иудаистическая ересь, проповедовавшаяся бедным и чудаковатым раввином, в котором, как считали верующие, воплотился Бог, стала государственным средством общения с космическими силами. Религия, бывшая верой рабов, женщин и бедняков, пленила элиту, погруженную в классическое искусство, литературу и философию. У христианства и язычества в IV веке были единые представления о мире: их этика восходила к стоикам, метафизика — к Платону, логика мышления — к Аристотелю, а современная политическая власть — к Риму. Аскеты обеих традиций с их строгими постами и завшивленными бородами были неразличимы. Святой Иероним дал обет перестать читать Виргилия, но не смог его сдержать. Святой Августин испытывал отвращение к непостоянству и несоответствиям классической литературы, но сам вводил классическую мысль в христианскую традицию.

Чем дальше от Рима, чем холоднее климат, враждебнее окружение и страшнее угроза и давление со стороны варваров, тем более драгоценным казалось наследие древнего средиземноморского мира. Почти все нападавшие на империю поддавались этому влечению и, не обязательно отказываясь от собственной идентичности, одновременно принимали средиземноморскую культуру. Соблазненные теплым югом вестготы украшали распятия изображениями виноградной лозы. Длиннобородые короли носили знаки различия консулов и на манер римских наместников разъезжали в запряженных быками экипажах. Русский царь присвоил себе титул Константина. Франкский император спал в сапогах, подражая Августу. Англосаксонские поэты отдавали дань трудам римских «гигантов». К приходу варваров христианство стало неотъемлемой частью жизни Рима. Влившись в «христианский мир», Римская империя передала ему свой магнетизм, притягивавший окружающие народы, которые завидовали относительному богатству христианского мира или восхищались его грамотностью и технической развитостью.