Конон оценил.

Конон возлюбил его еще откровеннее.

Разве не утраивается любовь и уважение этих набитых деньжищами прыщей к таким чистым душам, как Константин?

Кузя медленно встала со стула, подошла к мужу, обняла его сзади за плечи и тихо сказала:

— Ну не надо, маленький мой. Иди ко мне, покачаю тебя.

Он повернулся, скользнул взглядом по ее отекшему лицу со следами неудачной пластики, уткнулся в ее раздобревшую от сливок грудь, и она принялась баюкать его как маленького, напевая с закрытым ртом. Он застыл, скроил блаженную детскую рожицу и третьей или четвертой мыслью подумал: «Отчего же так испортилась ее красота? Почему потускнело и так приуродилось лицо, почему пахнет она косметикой и кремами, а не собой, как пахла когда-то в молодости: женщиной, пьянящей жизнью плоти, самой жизнью?»

Покачавшись так несколько минут, он почти срыгнул, потом выпрямился, потрепал ее по щеке, отвернулся к столу. Закашлялся. Выплюнул червяка на скатерть.

— Опять хамство, — возмутилась Кузя, — если у тебя опять червяки, то, боже ж ты мой, потрави их и перестань устраивать здесь спектакли! Ну что, всякий раз, когда у тебя сомнение, ты будешь плевать червей?

И как только Константин отвернулся к вошедшему с подносом слуге, она шепнула Конону:

— Что мне делать с этим козлом, а? — ее Мальвинин бант сполз набок. — Ты же хороший чувак, не гнилой, ну насоветуй ему хрена моржового или чего еще. Вонища же — хоть в петлю лезь, чуешь?

— Он расстроен, — тихо сказал Конон-младший, — просто не знает, что ему делать. Трещит все по швам. Он сажает — без толку, стращает — без толку, казнит — не помогает, а что еще сделаешь, когда все пошло наперекосяк, никому нельзя верить.

Константин повернулся к ним лицом:

— Малера обсуждаете? — спросил он и снова закашлялся.

— Ну не харкай ты червями! — не выдержав, возопила Кузя.

— Не буду, не буду! — кивнул он. — Черви — это тоже не новость.

Ему принесли кофе с молоком, Кузя взяла с тарелки улитку с изюмом, а Конон, как всегда, что поскромнее, намазал хлебушек маслом, присолил легонько.

— Вот ты мне скажи, какие кишки крутить! — обратился он к Конону. — Тамерлан привел войско. Точнее, собрал его из всяких отбросов и кое-как обучил. Платон тоже собрал войско и заручился поддержкой части богачей и части околодворцовой пустобратии. Голощапов убит и даже выпотрошен, Лахманкин, бедолага, и тот убит и тоже выпотрошен, спросишь, кто скомандовал — так не знаю! На месте Голощапова обсосок со стальным взглядом, имени которого я даже не могу запомнить, а кто назначал? Я. Страна наводнена революционерами, как тараканами. Кровь скрепляет их ряды каждый день. То этого шлепнут, то того. По чьему велению? А по щучьему — никто не знает. Молодые люди загипнотизированы кровью, опьянены свежестью ее вкуса.

— Ну и пускай сожрут друг друга, — спокойно сказал Конон, — я говорю тебе это только потому, что так, мне кажется, и будет. Я не говорю тебе: дай порулить. Я не говорю тебе, что я знаю, как надо, но я готов рисковать ради тебя — я ведь твой друг. Я просто говорю, что думаю.

Константин кивнул, и слеза потекла по его левой щеке.

— Пусть они сожрут друг друга, — повторил Конон, — а ты останешься, надо только сохраниться и подумать, где взять хлеб для голодных собак.

— Посмотри, что мне подали сегодня к завтраку мои астрологи. Мишка Австрийский, недооцененный гений современности. Знаешь его, из этих бывших эльбрусовцев. Он совсем оборзел со своими звездами, ты не находишь? Константин достал из потрепанного портфеля «макинтош» с белоснежной крышкой, клацнул клавишами. Конон застыл в ожидании.

— Вот посмотри сам, — сказал Константин и протянул ему плоский, как лист бумаги, компьютер.

— Да сколько он уже на тебя работает, Мишка этот! Лет десять? Думаешь, он не из пальца высасывает? Я тоже пытался заказывать ему, так он такую чушь городит и такие бабки дерет. Но увидев прогноз, Конон сделался белее компьютерной крышки:

— Сегодня, Костя, плохой для тебя день! Тут все однозначно.

В дверь настойчиво постучали.

Как в плохой пьесе.

Сразу после этих слов.

«Войдите!» никто не сказал — и стук на время стих.

— Но ты не умрешь, — спешно продолжил Конон, — смотри, здесь написано: каменный дом, охрана, серебряный дождь сквозь решетку, лунный свет, но жизни твоей ничто не угрожает.

— Да как ты можешь такое говорить мне! — Константин кинул белую льняную салфетку в остатки каши и обхватил голову руками. — Почему каждый в Пангее сегодня рассуждает о моей смерти?!

На гнев у Константина не было сил. Страшно чесался воспаленный глаз, да и стук возобновился, нужно было что-то сказать в ответ.

— Кто там еще?

За дверью послышалась возня — и через секунду в столовую почти что кубарем ввалились двое. Начальник охраны Константина с большими золотыми юбилейными часами на руке — некогда славный парубок, нынче респектабельного вида господин за пятьдесят — и неизвестный джигит в папахе со злым лицом — так показалось Конону.

Начальник охраны доложил, что охраны больше нет. Джигит доложил, что Константин арестован.

— А ты-то кто? — спросил Константин, не меняя капризного тона.

Джигит немедленно подскочил к Кузе и ударил ее наотмашь.

— Больше вопросов нет? — спокойно спросил он.

Кузя повалилась на пол, но не издала ни звука.

Через секунду она оправилась, села на полу, прикрывая рукой рассеченную губу.

— Я отвечу тебе, кто это, — в ее голосе слышался вызов, — это конченый подонок.

Джигит, теперь уже медленно, подошел к ней, схватил за волосы, поволок в сторону, замахнулся шашкой:

— Ты, сука, — сказал он с акцентом.

— Да пошел ты! — сказала Кузя, извиваясь от боли на полу. — Чтоб меня такая пакость за волосы таскала! Тьфу! Убрал грабли свои, понял?!

Джигит взмахнул шашкой, но отсек только пучок намотанных на руку пергидрольных волос.

— Я готов идти, — сказал Константин, вставая из-за стола, косясь в сторону Кузи, — хватит уже дискотеки. Провожайте.

Когда Константина увели и Конон с Кузей остались одни, он кинулся ей на помощь. Несмотря на разбитое лицо и изуродованную прическу, она казалась спокойной.

— Ты еще не знаешь, как нас лупили по молодости, — попыталась пошутить она. — Я этой херни не боюсь, есть кое-что и пострашнее. Например, бильярдный кий в жопе.

Глотнув коньяку, она руками как-то прибрала волосы, налила себе горячего кофе и, справившись наконец с алой струйкой крови, выбегавшей из разбитой губы, выдохнула:

— Я баба нормальная, не ваших кругов. Мне мозги пудрить не нужно. Докладывай все как есть, Конон-Шмонон.