Тамерлан внимательно посмотрел на сгорбившегося напротив Исаака и улыбнулся.

Улыбка его была ослепительна.

Отрытая, белозубая, немного беззащитная, детская.

— Я никогда не был бедным, хотя вы и считаете, что все мы бедные, — начал Тамерлан. — В детстве у меня были прекрасные учителя, как и у всех узбеков знатных родов. Меня учили разбираться в географических картах, я ездил верхом с трех лет, когда подрос, я увлекался военным искусством, ко мне привозили лучших сказочников, я беседовал с учеными. Ваш диктофон работает? Так вот, Юсуф был самым главным учителем, и поэтому я здесь и говорю с вами. С каждым нужно говорить. Это главный урок. А ты что можешь сказать мне?

— Я здесь, чтобы спрашивать, — стушевался Исаак.

— Вот в этом и есть ваша беда, — неожиданно громко сказал Тамерлан, — вы все время спрашиваете и считаете, что так можно. Вы — нация вопрошателей. И поэтому вы такие слабые. Разве мы когда-нибудь спрашиваем?

— У нас тоже есть такие, кто не спрашивает. Никогда не спрашивает. Платон, например, говорит…

Тамерлан перевел на него свой светлый, но уже потяжелевший взгляд — и Исаак остановился.

— Что вы сказали? — засмеялся он. — Я знаю этого вашего Платона, — медленно проговорил он, — я встречался с ним несколько лет тому назад на фестивале в пустыне. Вы знаете, что такое Burning Man?

— Я слышал, — робко отозвался Исаак.

— Он разгуливал там как чучело, как придурок, в меховой шубе. Обкуренный, полоумный. Он забавлялся дурацкими картинками, на которые ни один из приличных узбеков никогда и глаза не поднимет. И самое главное — он совсем не знает смерти, даже барана не сможет убить.

— Убить барана?

За окном послышались какие-то звуки, напоминавшие колокольный звон. Ну конечно, тут недалеко и церковь, и мечеть, старая часть города переливается колокольным звоном, возвещая о службе, на которую в обычные дни мало кто приходил. Заголосил мулла.

Тамерлан посмотрел на часы, резко встал, подошел к окну и замер, повернувшись спиной к Исааку.

— Я должен совершить намаз, — сказал он, — я выйду.

Он вернулся минут через десять. Где он совершал намаз — в сортире, коридоре, на балконе — Исаак не посмел его спросить. Он собрал все свои силы и с замирающим сердцем сказал:

— Вы не правы, говоря так о Платоне. Он — необыкновенный человек. И многие пойдут за ним. Он ведь часть каждого из нас: в нем живет прошлое, которое нам дорого, в нем есть вдохновляющая молодая сила, и он красив и честен — а этого всем не хватает, к нему хочется протянуть руку, чтобы взять и себе немного.

— Ну, Константин создал у вас голод, я понимаю. Кстати, что он сейчас?

Ситуация перевернулась. Тамерлан потрошил Исаака, пытаясь достать из него то, что было нужно ему, а не наоборот.

И Исаак выложил все, что знал: Константин хохочет, он не верит в опасность, он считает, что его обманывают, докладывая о волнениях. Он уверен, что нужно просто все раздавить, и никакой гной из-под ногтей не пойдет. Он утратил нюх, у него ослабло зрение, ковер, на котором он стоит, ходит ходуном от клановых свар, казна пуста, разворована, он кричит на воров, считая, что силой заставит их принести все назад, а они изображают испуг, но смеются за его спиной.

Еще немного — и толпы пойдут громить продуктовые магазины.

— Какие такие толпы? — Тамерлан поднял бровь. — Пока я не скажу, не будет толп. Что у вас за толпы? Кучка трусов, бездельников, маргиналов. Толпы хлынут, когда я открою кран.

— Но мы уже видим вас на улицах. О вас говорят. Поэтому я и здесь, — с чуть большим воодушевлением сказал Исаак, почувствовав, что Тамерлан придал ему хоть и крошечное, но значение.

— Это не толпы, — спокойно ответит он, — это тень нашей толпы. Это ее отсвет. Нас здесь в разы больше, чем вас, вы увидите.

— Значит, вы хотите взять власть? Лично вы хотите свергнуть власть и возглавить страну?

— Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах, так, кажется, вы говорите? Чудная поговорка! Разве он может смеяться? Но с Платоном я встретиться готов. Вот вам шанс войти в историю. Передайте ему, что я готов.

Исаак не успел возразить — Тамерлан быстро встал и вышел из комнаты, не оставив после себя ничего, даже стакана, из которого пил воду.

Исаак поискал его глазами, разнервничался окончательно и позвонил Нур.

— Это было страшно, — признался он.

Нур хихикнула, потом икнула.

— Да ничего у него никогда не получится. Или он тебя покусал?

— Он меня съел, — нашелся Исаак. — И он хочет повидаться с Платоном.

— Я так и знала, — сказала Нур. — Я скажу ему. А ты пиши. Зло пиши, не бойся.

— Боюсь, — признался Исаак после паузы, — сильный он. Убьет еще.

— Решай, — сказал Нур. — И решай правильно.

Через два дня в Италии вышло интервью, которое поползло по всему миру. «Очень страшно, но не страшно» — такой был заголовок.

Тамерлан был в ярости и искал Нур, чтобы наказать ее. Но разве ее можно найти, когда она не хочет?

Сатана вытянулся во всю свою гигантскую длину, лег вдоль горизонта. От долгой и сладкой дремоты все тело его как будто затекло, чешуйки потускнели, он напряг мышцы, хрустнул позвонками: неужели и вправду начинается? Боженька, маленький, и вправду ходит злой, как черт! Хоро-шшшшшшо… Он повернул голову в сторону рассвета и увидел дремлющего Господа, рот его был приоткрыт, голова склонилась на одну сторону — того и гляди растянет шею. Ничего не нужно делать, он прав. А что делать, если все фигуры расставлены и должна начаться игра? Она пойдет сама, никого не спрашивая, какие делать повороты. Спать ему больше не хотелось, и самым краешком хвоста он дотронулся до его одежд и разбудил, бросив ему, только пробуждающемуся, свой обычный упрек: «Давай, просыпайся, вставай, проспишь царствие небесное!» Он открыл глаза, и глаза его улыбались.

— Видел хороший сон? — тревожно спросил сатана.

— Да, — ответил он. — Мы с тобой бились, и я тебя победил.

— Приятный сон, — согласился сатана. — Греза прямо. Мечта!

— Мечта, — простодушно признался он спросонья.

Платон, конечно, прекрасно помнил Тамерлана на фестивале. Тамерланова охрана страшно избила какого-то в хлам пьяного поляка с рыжими усами, посмевшего свистнуть ему вслед, — они месили его, как кровавое тесто, а Тамерлан спокойно смотрел и ел яблоко. Потом он отвернулся и пошел вперед, и головорезы не убили поляка только из милости, все-таки праздник и трупа не заказывали. Все дни Тамерлан расхаживал без всякого маскарадного костюма, отчего выглядел голым фриком; он бросал надменные взгляды вокруг и брезговал общей едой, которую готовили здесь на открытом огне лучшие повара мира. О нем рассказывали, что он привез с собой целую отару — вез специальным рейсом, потом заказывал поезд, потом доставлял сюда в специальных вентилируемых фургонах — и лично в своем шатре угощал тех, кого считал достойным. Таких оказалось немного, и оставшихся овец он увез с собой обратно — не поленился же. Не из жадности увез, а из уважения к ним, к этим животным, которые, по его словам, были куда умнее и ценнее всех собравшихся здесь баранов.