единственный костюм с галстуком и неторопливо, словно Малыш Билли,[25] прошелся по городку, заглядывая в окна, остановился купить сигар, а все не спускали с меня глаз. Я разломил этот городишко пополам, как деревянную спичку.

Позже я встретил на улице городского врача. Мне он нравился. Вечно торчал на какой-то наркоте. Я сам не торчок, но случись так, что захочется спрятаться от себя на несколько дней, я знал: у него я смогу получить все, что нужно.

– Нам надо уезжать, – сказал я ему.

– Лучше останьтесь, – ответил он, – жизнь тут неплохая. Охота, рыбалка. Воздух хороший. И никакого давления. Вы в этом городе – хозяева, – сказал он.

– Я знаю, док, но у нас командует она.

5

Поэтому дедуля выписал Джойс большой чек, с тем мы и остались. Сняли домик на холме, и тут Джойс взбрела в голову эта дурацкая морализаторская мысль.

– Нам обоим нужно найти работу, – сказала она, – чтоб доказать им, что тебе их деньги нафиг не нужны. Чтоб доказать, что мы самостоятельны.

– Крошка, это детский сад какой-то. Любой дурак может выхарить себе какую-нибудь работу; наоборот, только мудрый человек может без нее обойтись. Тут у нас мы называем это «заработками». Я бы хотел зарабатывать хорошо.

Такое ей не нравилось.

Потом я объяснил, что человек не может найти себе работу, если у него нет машины ездить ее искать. Джойс села на телефон, и дедуля прислал ей денег на машину. Я опомниться не успел, как уже залазил в новенький «плимут». Джойс выставила меня на улицу в отличном новом костюме, ботинках за сорок долларов, и я подумал: какого черта, попробую время потянуть. Экспедитор – вот я кто. Когда не умеешь ничего делать, таким и становишься – экспедитором, приемщиком, кладовщиком. Я съездил по двум объявлениям, зашел в оба места, и оба меня взяли. Первое пахло работой, поэтому я выбрал второе.

И вот я со своим рулончиком клейкой ленты работаю в художественной лавке. Раз плюнуть. Работы на час-два в день. Я слушал радио, построил себе из фанеры кабинет, поставил туда старый письменный стол, телефон и сидел, читал программы скачек. Иногда мне становилось скучно, и я ходил по переулку в кофейню, сидел там, прихлебывал кофе, жевал пирожные и флиртовал с официантками.

Приходили водители.

– Где Чинаски?

– В кофейне.

Они шли туда, пили кофе, потом мы вместе возвращались, делали, что нужно – скидывали несколько коробок с грузовика или закидывали в кузов. Еще чего-то с накладными.

Меня не хотели увольнять. Даже продавцам я нравился. Они грабили босса с черного хода, но я ничего не говорил. То была их маленькая игра. Меня она не интересовала. Мелкий воришка из меня никакой. Мне нужен весь мир или ничего.

6

В домике на холме жила смерть. Я понял это, как только вышел через сетчатую дверь на задний двор. На меня обрушился зудящий, звенящий, воющий грохот: 10 000 мух поднялись в воздух одновременно. Такие мухи живут на всех задних дворах – там растет высокая зеленая трава, и они в ней гнезда вьют, они ее обожают.

Господи ты боже мой, подумал я, и ни единого паука в радиусе пяти миль!

Пока я там стоял, эти 10 000 мух начали спускаться с небес, усаживаться на траву, на забор, на землю, мне на волосы, на руки, везде. Одна из тех, что посмелее, меня укусила.

Я выматерился, выскочил из дома и купил самый большой баллон от мух, какой только бывает. Я сражался с ними часами, в неистовстве были и мухи, и я, – и через несколько часов, кашляя и тошня от того, что надышался этой гадостью, огляделся: мух было столько же, сколько и раньше. Наверное, на каждую, что я убил, они залегали в траву и рожали двух. Я сдался.

В спальне у нас вокруг кровати, перегораживая комнату, стояла такая низенькая стеночка. На ней располагались горшки, а в горшках располагалась герань. Когда мы с Джойс впервые легли в постель и заработали, я заметил: доски начали прогибаться и дрожать.

Затем – плюх.

– О-о! – сказал я.

– Ну что еще? – спросила Джойс. – Не останавливайся! Не останавливайся!

– Детка, мне на задницу горшок герани свалился.

– Не останавливайся! Продолжай!

– Ладно, ладно!

Я снова расшуровался, все шло сносно, и тут…

– Ох блядь!

– Что такое? Что такое?

– Еще один горшок с геранью, детка, трахнул меня по копчику, скатился в жопу и упал.

– К черту герань! Дальше! Дальше!

– А, ну ладно…

Через все наше упражнение горшки все падали и падали. Как ебаться под бомбежкой. Наконец мне удалось.

Позже я сказал:

– Слушай, детка, надо что-то сделать с этой геранью.

– Нет, пускай стоит!

– Но почему, детка, почему?

– Остроты придает.

– Остроты придает?

– Да.

Она только хихикнула. Но горшки оставались на месте. Большую часть времени.

7

Затем я стал возвращаться домой несчастным.

– В чем дело, Хэнк? Приходилось каждый вечер напиваться.

– В управляющем – Фредди. Он начал свистеть эту песенку. Он ее насвистывает, когда я прихожу по утрам, и не останавливается. Когда я ухожу вечером домой, он ее по-прежнему свистит. И так уже две недели!

– А как песня называется?

– «Вокруг света в восемьдесят дней».[26] Мне она никогда не нравилась.

– Так найди себе другую работу.

– Найду.

– Только с этой не увольняйся, пока новую не найдешь. Надо им доказать, что…

– Ладно. Ладно!

8

Как-то днем я встретил на улице одного забулдыгу. Я его знал и раньше – в те дни, когда мы с Бетти гуляли по барам. Он мне рассказал, что работает сортировщиком на почте и что это не работа, а пшик.

Самое большое и жирное вранье столетия. Я ищу этого парня уже много лет, но боюсь, до него кто-нибудь другой уже добрался.

И вот я снова держал экзамен на гражданскую службу. Только в этот раз пометил свои бумаги «сортировщик», а не «доставщик».

К тому времени, как я получил уведомление, что должен явиться на присягу, Фредди перестал насвистывать «Вокруг света в восемьдесят дней», но мне уже не терпелось заполучить шаровую работенку у «Дяди Сэма».

Фредди я сказал:

– Мне тут отлучиться по одному делу нужно, можно я полтора часа на обед возьму?

– О'кей, Хэнк.

Кабы знать, каким длинным окажется этот обед.

9

Нас собралась целая банда. Человек 150 или 200. Надо было заполнить скучные бумаги. Затем все повернулись к