это место. И не только мы. Почему вы передумали? — На пухлом лице девелопера неожиданно появилось тревожное выражение, словно этот вопрос мог поставить под угрозу всю сделку (хотя первые бумаги уже были подписаны). — Мы, конечно, рады, что вы сделали это. Очень рады. Мне просто… любопытно, только и всего.

Пендергаст неторопливо огляделся, словно пытаясь запомнить греческие колонны, крыльцо под крышей, кипарисовую рощу и обширный сад. Потом он повернулся к Бартлетту:

— Скажем так, это имение стало… обузой.

— Это точно! Эти старые плантаторские дома — настоящая черная дыра! Мы все в «Саутерн риэлти венчерс» благодарны вам за доверие, — искренне проговорил Бартлетт. Он вытащил из кармана платок и протер влажное лицо. — У нас замечательные планы на это имение. Замечательные! Приблизительно через два года тут все изменится: появится коттеджный поселок «Кипарисовая аллея». Шестьдесят пять больших, элегантных, построенных под заказ домов — мы их называем особнячками, — и у каждого участок в один акр. Вы только подумайте!

— Я и думаю, — сказал Пендергаст. — Представляю это себе довольно живо.

— Надеюсь, вы решитесь и купите себе один из особнячков. Удобств будет больше, а забот меньше, чем с вашим старым домом. И конечно, к покупке особняка прилагается членство в гольф-клубе. Мы предложим вам великолепные условия.

Бо Бартлетт по-приятельски похлопал Пендергаста по плечу.

— Очень щедро, — заметил Пендергаст.

— Конечно, конечно, — сказал Бартлетт. — Мы будем хорошо управлять этой землей, можете не сомневаться. Старый дом, конечно, останется. Он включен в Национальный реестр охраняемых объектов и все такое. Здесь можно будет обустроить великолепный клубный дом, ресторан, бар, кабинеты. «Кипарисовая аллея» будет строиться с учетом всех требований экологии — энергосбережение, зеленый сертификат на всех этапах работ! И в соответствии с вашими пожеланиями кипарисовое болото будет сохранено как заповедник дикой природы. В любом случае, по закону определенный процент земель девелоперских проектов — точнее, владений — должен отводиться под природоохранные цели и как защита от иссушения. Болото очень хорошо будет отвечать этому требованию. И конечно, не менее тридцати шести лунок поля для гольфа лишь добавят привлекательности проекту.

— Не сомневаюсь.

— Вы всегда будете моим почетным гостем в гольф-клубе. Значит… на следующей неделе вы начнете переносить прах вашей родни? — спросил Бартлетт.

— Да, я возьму все хлопоты на себя. И расходы.

— Очень по-человечески с вашей стороны. Уважение к мертвым. Похвально. По-христиански.

— И остается еще Морис, — сказал Пендергаст.

При упоминании Мориса — пожилого слуги, который присматривал за Пенумброй чуть ли не сто лет, — вечно солнечное лицо Бартлетта слегка помрачнело. Морис был такой же древний, как холмы вокруг, и бесконечно дряхлый, не говоря уже о его замкнутости и неразговорчивости. Но Пендергаст в этом вопросе был неколебим.

— Да, Морис.

— Вы оставите его здесь в качестве сомелье, пока у него будет желание оставаться.

— Значит, мы договорились. — Девелопер снова посмотрел на массивный фасад. — Наши юристы будут на связи с вашими по поводу окончательной даты закрытия.

Пендергаст кивнул.

— Прекрасно. Теперь я покидаю вас и… вашу даму, чтобы вы могли отдать дань памяти. И пожалуйста, не торопитесь. — Бартлетт вежливо сделал шаг от дома. — Или вас подвезти в город? Вы, вероятно, приехали на такси — я тут не вижу машины.

— Благодарю, в этом нет необходимости, — сказал ему Пендергаст.

— Понятно. В таком случае всего доброго. — Бартлетт пожал руку сначала Пендергасту, потом молодой женщине. — И спасибо еще раз.

Последний раз отерев лоб платком, он вернулся в машину и уехал.

Пендергаст и Констанс Грин поднялись по старым ступеням крыльца и вошли внутрь. Достав из кармана ключи на маленьком брелоке, Пендергаст открыл главную дверь особняка и пропустил Констанс вперед. Внутри пахло мебельной полировкой, старым деревом и пылью. Разглядывая различные атрибуты, они молча прошли по помещениям первого этажа — по гостиной, приемной, столовой. На всем уже висели бирки торговцев антиквариатом, агентов по торговле недвижимостью, аукционных домов — все было подготовлено к вывозу.

Они остановились в библиотеке. Констанс подошла к шкафу со стеклянной дверцей. В нем стояли инкунабулы: Первое фолио Шекспира, одна из ранних копий «Великолепного часослова герцога Беррийского»[537], первое издание «Дон Кихота». Но больше всего Констанс заинтересовали четыре громадных тома в дальнем конце шкафа. Она почтительно вытащила один и начала медленно переворачивать страницы, восхищаясь невероятно живыми и реалистичными изображениями птиц.

— «Птицы Америки» Одюбона, формат «двойной слон»[538], — прошептала она. — Все четыре тома. Приобретенные одним из твоих прапрапрадедов у самого Одюбона.

— Отец Езекии, — ровным голосом сказал Пендергаст. — Это единственные книги, которые я хочу сохранить, вместе с Библией Гутенберга, которой семья владела со времен Анри Прендрегаста де Мускетона. Оба издания были приобретены до того, как Езекия опозорил семью. Все остальное будет продано.

Они вернулись в приемную и поднялись по широкой лестнице на верхнюю площадку. Перед ними была гостиная второго этажа, и они вошли туда, миновав два слоновьих клыка при дверях. Внутри, кроме ковра из шкуры зебры и полудюжины звериных голов на стенах, был оружейный шкаф, полный редких и очень дорогих охотничьих ружей. Как и на первом этаже, к каждому ружью была прикреплена бирка с ценой.

Констанс подошла к шкафу.

— Какое из этих ружей принадлежало Хелен? — спросила она.

Пендергаст снова вынул из кармана брелок, открыл шкаф и достал из него двустволку, приклад которой имел замысловатую гравировку и был инкрустирован драгоценными камнями.

— «Кригхофф»[539], — сказал он. Некоторое время он разглядывал ружье затуманенным взором и наконец глубоко вздохнул. — Это был мой свадебный подарок ей. — Он протянул ружье Констанс.

— Если оно тебе так дорого, то, пожалуй, я не буду его трогать, — отказалась она.

Пендергаст вернул ружье на место и запер шкаф.

— Я давно уже простился и с этим ружьем, и со всем, что с ним связано, — тихо произнес он словно себе самому.

Они сели за центральный стол.

— Значит, ты действительно продаешь все это, — сказала Констанс.

— Все, что напрямую или опосредованно было приобретено на деньги, вырученные от продаж эликсира Езекии.

— Ты же не хочешь этим сказать, что Барбо был прав?

Пендергаст помедлил с ответом:

— До моей… болезни я никогда не задавал себе вопросов об источнике богатства Езекии. Но независимо от Барбо мне представляется правильным избавиться от всей моей луизианской собственности, расстаться с плодами трудов Езекии. Все эти вещи для меня теперь как яд. Ты знаешь, что я вкладываю вырученные деньги в благотворительный фонд.

— «Vita brevis[540], инкорпорейтед». Подходящее название.

— Вполне подходящее: назначение этого фонда весьма необычно, мягко говоря.

— И какое же?

На губах Пендергаста появился намек на