Аккуратно, словно держу в руках бомбу замедленного действия, откладываю листы в сторону подальше от себя. Не навожу порядок, не убираю следы своего присутствия, я просто ухожу из кабинета, едва волоча ноги.

– Надежда –

Время до вечера тянется невыносимо долго. А еще я чувствую, что нахожусь в каком-то вакууме. Сначала у меня был порыв собрать вещи, прихватить Веру и без требований объяснений уехать. Потом, немного подумав, я решаюсь дождаться Коршунова и потребовать от него разъяснений по поводу того, что я увидела в его кабинете.

Договор, который внезапно стал ядовитым, до сих пор перед глазами. А последние слова, наверное, на всю жизнь отпечатались в моем сознание.

Коршунов не отец Веры. Вероятность его отцовства ноль.

Эта правда разъедает меня как химическая кислота. И пока Богдан Аркадьевич не явился домой, я пытаюсь придумать ему оправдание. Я пытаюсь понять смысл игры, которую он затеял. Но не могу. Не могу его понять. Мне дико от самой мысли, что такой взрослый дядя играет чувствами. Ладно моими, я не помру от разочарования. Он играет Верой, а вот этого я ему не могу простить, какие бы мотивы не были для его поступков.

Зачем он так поступает? Для чего?

И еще много-много других вопросов крутятся в голове без ответа.

В семь вечера я слышу, как во двор заезжает машина. И пока Вера с интересом рассматривает игрушки на мобиле, я подхожу к окну. Скрестив руки на груди, наблюдаю, как Коршунов выходит из машины. Он благодарит водителя, который днем нас возил в торговый центр, не спеша заходит в дом.

Сначала я порываюсь бегом спуститься вниз и выяснить все, что тревожит меня уже несколько часов. Удерживаю себя от импульсивности. Решаюсь пока понаблюдать за Коршуновым, попытаюсь его раскусить.

Сетую на саму себя, что не убрала за собой в кабинете. С другой стороны, Коршунов все увидит и не будет ходить вокруг да около, а сразу объяснит, что происходит.

Против воли постоянно прислушиваюсь к шагам. Напряжение внутри меня скоро достигнет своего пика. Я подобна проснувшемуся вулкану, который готов с минуты на минуты извергнуть из себя раскаленную лаву.

Я жду Коршунова. Я поглядываю на часы, мысленно торопя и его, и минуты. Сто раз поправляю на себе одежду, столько же раз расчесываюсь. Ожидание сводит с ума. Поэтому, когда внезапно слышу стук и вижу, как открывается дверь, я понимаю, что морально не готова сейчас оказаться наедине с Богданом Аркадьевичем. Верунчик сейчас так себе союзник.

Коршунов заходит в комнату, у меня перехватывает дыхание. Я привыкла видеть его в костюмах, рубашках и при галстуке. Привыкла, что смотрит он на людей сквозь линзы своих стильных очков.

Сейчас Коршунов стоит передо мной в футболке-поло с расстегнутым воротом, в светлых домашних брюках. Очков не наблюдается. А влажные волосы подсказывают мне о том, что Богдан Аркадьевич только что с душа. Несколько темных прядей непослушно лежат на лбу. Он такой домашний. Свой.

– Здравст-вуу-йте, – я заикаюсь. Коршунов меня смущает.

– Как прошел ваш день? – Богдан Аркадьеивич подходит к кроватке, смотрит на Веру.

Я замечаю на его губах непредназначенную для посторонних улыбку. Вот как так? Почему он смотрит на чужого ребенка с такой нежностью, с которой родные отцы не всегда смотрят? Как же меня раздражают тайны, ребусы, загадки.

– Вот кроватку купили. И много чего другого, – прячу руки за спину, кусаю губы. Присматриваюсь к Богдану Аркадьевичу, пытаюсь понять, он был в кабинете или нет. Гадалка из меня так себе, я не могу прочесть его мысли по лицу.

– В кабинете я чеки оставила, – задерживаю дыхание, но Коршунов даже бровью не ведет.

Он протягивает руку к Верунчику и гладит ее по макушке, потом костяшками по щечке, а потом цокает языком, вызывая у малышки беззубую улыбку. Ну вот что за он человек?

– Вы уже купались? – ошарашивает он меня неожиданным вопросом.

– Эээ, нет, – я растерянно хлопаю глазами.

– Тогда я ее искупаю, – теперь Коршунов обезоруживает меня улыбкой.

Я тенью хожу за Богданом Аркадьевичем, не мешаю ему, не лезу с советами. Когда он вопросительно на меня смотрит, я ему без просьб помогаю. Помогать приходится редко, он отлично сам со всем справляется. Его даже не смущает грязная попа Веруськи.

Сама малышка так и тянется к нему. Ей похоже не хватает тепла. Меня ей мало. И ужас в том, что я ревную. Ревную свою племяшку к этому загадочному, непонятному на поступки, мужчине.

Ванна набирается, Веруська готова к заплыву. Я стою на страже в ванной, наблюдая, как Коршунов что-то мурлычит малышке на немецком и улыбается. Ей он улыбается искренне и от души, словно знает, что подставы от ребенка можно не ждать. Дети в маленьком возрасте искренни в своих чувствах. Судя по довольной мордахе Верочки, ей заходит Коршунов по всем статьям.

Купание затягивает на час. Все это время меня не просят помочь. Даже когда Богдан Аркадьевич вытаскивает малышку из ванной, он сам берет с тумбочки полотенце и заворачивает ее. Он еще умудряется при этом остаться сухим. Похоже Коршунов либо был папой, либо прошел где-то ускоренный курс отцовства.

Я ретируюсь в комнату, на кровати расстилаю пеленку, готовлю одежду для сна. Появляются Вера на руках Коршунова, что-то рассказывает на своем языке. Положив ее на пеленки, она тут же начинает сучить ножками.

– Сами ее оденете или мне одеть? – сухим, почти официальным тоном спрашиваю.

– Я еще не настолько приловчился, – так же сухо отвечает Коршунов.

Он отходит в сторонку, наблюдает за моими действиями. Я сначала смазываю все сладкие складочки у сахарной девочки, не забывая ей ласково улыбаться. Одеваю памперс, а потом отпаренный новый слипик. Беру Верунчика на руки.

– Сейчас ее нужно будет покормить и уложить спать. Сами? – колюче смотрю на Богдана Аркадьевича. Он выдерживает мой недружелюбный взгляд.

– Я понаблюдаю.

– Наблюдайте, – с нажимом отвечаю, мужчина прищуривается.

Мы несколько секунд ведет зрительную войну. Сначала я нападаю, Коршунов защищается, потом он начинает на меня давить, а я отражаю ее нападение. Заставляю себя злиться, вспоминать документ на тест-ДНК, поэтому мне удается одержать победу в этой небольшой битве. Но я помню, выигранная битва, не значит, что выиграна война.

– Мне кажется, нам есть о чем поговорить, – Богдан Аркадьевич засовывает руки в карманы брюк, покачивается. – Жду вас в своем кабинете.

Тут мое сердце совершает кульбит и несется вскачь. Если Коршунов не видел бардак у себя на столе, то сейчас увидит и сразу все поймет: причину моей заторможенности и вспышкам агрессии. Пусть и зрительной всего лишь.

Он уходит, а я еще столбом стою посреди комнату, держа на руках Веручника. Она начинает похныкивать, явно требует порцию своего ужина. Это приводит меня в чувство. Я кидаюсь к тумбочке, где у меня стоит бутылочка на подогреве. Малышка жадно хватает соску, что не сразу справляется с потоком и немного захлебывается. Требуется некоторое время, чтобы Вера спокойно начала сосать и не глотала воздух.