О случившемся с шевалье стало широко известно. Все придворные либо послали ему свои карточки, либо явились лично засвидетельствовать свое почтение.

Король трижды справлялся о нем.

Барон был вне себя от радости.

— Постарайся умело воспользоваться случаем, — говорил он ему, — и твоя карьера сделана.

Шевалье был бы не прочь воспользоваться случаем, но при условии, что ему ради этого не пришлось бы вновь сесть на лошадь.

Поэтому, хотя в домашней обстановке он и снимал свою руку с перевязи, а оставаясь один, показывал перед зеркалом кулак незнакомцу, который вполне мог быть бароном; и хотя, когда речь шла о том, чтобы обнять и прижать к груди жену, его поврежденная рука была столь же сильной, как и другая, перед посетителями, приходившими справиться о его здоровье, перед офицерами на службе у короля, навещавшими его с визитами, он притворялся, что его мучают непрекращающиеся боли, и корчил дьявольские гримасы при каждом, вольном или невольном, движении рукой.

Он надеялся, что подобным образом ему удастся хоть единожды избежать очередного назначения в эскорт короля.

В итоге он не только нигде не показывался, но даже и не выходил из своей комнаты, а с постели вставал лишь для того, чтобы уютно расположиться в огромном кресле «бержер» и вновь обрести это блаженство бесед с глазу на глаз, которое он считал навеки утраченным.

И действительно, в то время, как шевалье читал газеты и, в частности, «Монитер», который составлял его излюбленное чтение и в благодушном спокойствии которого он находил некое соответствие со своим характером, Матильда, сидя рядом с ним, что-нибудь вышивала, зевая с риском вывихнуть себе челюсть, при этом она всякий раз скрывала от своего мужа этот неприглядный поступок, поднося свою работу к лицу и прикрывая открытый рот полотном.

Утром седьмого марта, когда Матильда трудилась над своей вышивкой, а шевалье, удобно устроившись в кресле, читал «Монитер», он увидел на его страницах следующее воззвание:

«Воззвание.

31 декабря мы приостановили действие Парламента с тем, чтобы он возобновил свои заседания 1 мая: все это время мы не покладая рук занимались деятельностью, призванной обеспечить общественное спокойствие и счастье наших подданных…»

— Да, это правильно, — промолвил шевалье, — и со своей стороны мне не в чем упрекнуть короля, кроме одного: его ежедневных выездов и его пристрастия к эскортам.

Затем он возобновил чтение:

«Это спокойствие нарушено; это счастье может быть поставлено под угрозу благодаря злому умыслу и предательству…»

— О! О! — воскликнул шевалье. — Ты слышишь, Матильда?

— Да, — ответила Матильда, подавляя зевоту, — я слышу: «благодаря злому умыслу и предательству», — но только я не понимаю.

— И я тоже, — заметил шевалье, — но сейчас все станет ясно.

И он продолжил:

«Если враги нашей Родины возлагают свои надежды на разногласия, которые они всегда старались разжигать, то те, кто является ее опорой, ее законные защитники, опрокинут и разобьют эту преступную надежду благодаря непробиваемой силе нерушимого союза…»

— Безусловно, — сказал шевалье, — они опрокинут эту преступную надежду, и я первый стану в их ряды, если только моей руке станет лучше.

Затем он повернулся к Матильде.

— Какой великолепный слог у правительства! Не правда ли, дорогая?

— Да, — ответила Матильда, не раскрывая рта. Она боялась, что если она его раскроет, то уже не совладает со своей челюстью.

— «Монитер» сегодня довольно занимателен, — заметил шевалье.

И продолжал далее:

«В связи с этим, выслушав доклад нашего любезного и преданного канцлера Франции, господина Дамбрей, командора наших орденов, мы предписываем следующее…»

— А! — сказал шевалье. — Посмотрим, что предписывает король.

«Пункт № 1. Палата пэров и палата депутатов от департаментов созываются в традиционном месте проведения их заседаний.

Пункт № 2. Пэры и депутаты, отсутствующие в Париже, обязаны вернуться в него немедленно после ознакомления с настоящим воззванием.

Продиктовано во дворце Тюильри 6 марта 1815 года, лето царствования нашего двадцатое.

Подписано Людовик».

— Вот странно, король созывает Парламент и объясняет, почему он его созывает, — сказал шевалье.

— Дьедонне, ты все время обещал ради развлечения сводить меня на заседание, — сказала Матильда, зевнув так, что чуть не сломала себе челюсть в предвкушении удовольствия, которое она там получит.

— Ах! Подожди, пожалуйста, — воскликнул шевалье. — «Ордонанс». Здесь есть какое-то постановление; возможно, это постановление нам все объяснит сейчас.

И он прочел:

«Ордонанс.

Выслушав доклад нашего любезного и верного канцлера Франции, командора наших орденов, мы приказываем и доводим до вашего сведения следующее:

Пункт № 1. Наполеон Бонапарт, вторгшийся с оружием в руках в департамент Вар, провозглашается изменником и бунтовщиком…»

— Та, та, та, — произнес шевалье, — что здесь такое пишет «Монитер»? Ты слышала, Матильда?

— Вторгшийся с оружием в руках в департамент Вар… изменником и бунтовщиком… Но кто это изменник и бунтовщик?

— Черт возьми! Наполеон Бонапарт! Но разве же они его не упрятали на остров?

— Да, действительно, — подхватила Матильда. — На остров Эльбу.

— Ну вот, значит, он не мог вторгнуться в департамент Вар, если по меньшей мере там нет моста, соединяющего остров Эльбу с вышеназванным департаментом. Ну что же, посмотрим, что там дальше.

«Поэтому приказываю всем губернаторам, командующим вооруженными силами, солдатам национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам преследовать его…»

— Надеюсь, что ты будешь вести себя смирно и не станешь развлекаться, гоняясь за ним?

— Постой! Постой! Это еще не все.

И шевалье возобновил чтение.

«Преследовать его, задержать и немедля предать в руки военного трибунала, который, удостоверив его личность, именем закона предъявит ему обвинение и огласит приговор».

Но в этот момент шевалье пришлось прервать свое чтение, так как послышался стук открывающейся двери, ведущей в его спальню, и голос слуги, докладывающего о приходе его брата, барона де ля Гравери.

Барон был экипирован и вооружен, будто господин Мальбрук, собравшийся на войну.

Шевалье побледнел, когда барон предстал передним в столь внушительном виде.

— Ну, — сказал барон, — ты знаешь, что происходит?

— В общих чертах.

— Корсиканский людоед покинул свой остров и высадился в заливе Жуана.