Следующие пять лет я регулярно ходила на осмотры. Однако, несмотря на оптимизм, постепенно я начинала испытывать беспокойство, словно в глубине меня зарождалось что-то неприятное.

Не могу сказать точно, когда это произошло, но как-то раз я нащупала большую, плотную опухоль, появившуюся в рубцовой ткани под левой рукой. Именно оттуда выходила дренажная трубка. Когда я сказала об этом врачам, они уверили меня, что это просто уплотнение ткани. Я согласилась отчасти потому, что вела здоровый образ жизни, с религиозным рвением следовала бристольской диете, и эта опухоль просто не могла быть злокачественной.

Но именно такой она и была.

После очередной проверки в 1992 году я решила измерять опухоль и составлять график, чтобы понять, растет она или нет. Я использовала несмываемые черные чернила и циркуль, которым палеонтологи измеряют размер окаменелости. В начале 1993 года, придя в больницу на осмотр, я принесла с собой график. За год опухоль выросла примерно на два миллиметра. Я показала график молодому врачу, проводившему осмотр, рассказала о своих тревогах и о тех заверениях, что мне давали раньше. Врач отправил меня делать пункцию. Через несколько дней мне позвонили и сказали, что опухоль необходимо удалить, а через две недели хирурги удалили еще одну опухоль, тоже злокачественную, которую я нашла в рубцовой ткани. Это был третий раз, когда я обнаружила у себя рак.

После операции я прошла серию тестов, аналогичных тем, что впервые делала в 1987 году. Признаков распространения рака не было, и мне рекомендовали курс радиотерапии. Я согласилась, решив, что терапия избавит меня от раковой грибницы на левой половине грудной клетки, где прежде была молочная железа.

Многие люди боятся радиоактивности (и правильно делают). Ее используют в диагностической медицине, маммографии, рентгеновских исследованиях, сканировании скелета и лучевой терапии. Стоит заметить, что в Великобритании, по данным независимой Национальной комиссии по радиологической защите, примерно 12 % средней дозы ионизирующей радиации (особо разрушительный тип радиационного излучения) люди получают из медицинских источников, тогда как на долю атомной промышленности приходится менее одного процента. Примерно 60 % ионизирующего излучения составляют гамма-лучи или альфа-частицы от радона – газа, исходящего из камней, почвы и стен зданий, в которых мы живем и работаем.

Радиотерапия – практический итог первого выделения естественного радиоактивного изотопа радия-226 из урановой руды, которую называют урановой смолкой. Сделала это Мария Кюри, ученица Анри Беккереля, человека, открывшего явление радиоактивности. К сожалению, Мария Кюри умерла от рака, появившегося, вероятно, в результате облучения за долгие годы исследований, когда опасность радиоактивных элементов была неизвестна и о мерах предосторожности никто не задумывался.

Сегодняшняя радиотерапия облучает опухоль мощным рентгеновским излучением (невидимыми электромагнитными волнами энергии), передающимися внешним лучом или через имплантируемый радиоактивный источник, который испускает гамма-лучи (еще более мощное излучение). Неизвестно, как радиация уничтожает раковые клетки, но считается, что либо она наносит достаточный генетический урон, чтобы убить клетки напрямую, либо вынуждает их совершить самоубийство, апоптоз. После такого воздействия здоровая ткань сможет себя восстановить, а раковые клетки – нет.

Одно из главных преимуществ лучевой терапии в том, что она сохраняет анатомическую структуру вокруг раковой опухоли, поэтому такой подход травмирует и уродует меньше, чем хирургическое вмешательство. Радиация способна уничтожить микроскопические распространения раковых клеток, которые хирург мог пропустить, и для пожилых, ослабленных пациентов это оптимальный выбор. Тем не менее лучевая терапия иногда не уничтожает все раковые клетки опухоли, и, подобно хирургии, это сугубо местное лечение. Она не помогает на 3-й и 4-й стадиях рака, когда возникают метастазы, а лишь облегчает симптомы. Облучение всего тела с энергией, способной убить распространившиеся по нему раковые клетки, неизбежно разрушит жизненно важные ткани.

Меня лечили мощным рентгеновским излучением, которое генерировал линейный ускоритель. В больнице Чаринг-Кросс меня встретил великолепный консультант-радиотерапевт, который быстро завоевал мое доверие благодаря великолепному знанию пластической анатомии и пристальному вниманию к деталям болезни. (Удивительно, как часто мне приходилось объяснять врачам, где находятся лимфатические узлы!) Он подробно и терпеливо рассказал, что со мной произойдет в процессе лечения, и ответил на все вопросы – еще один признак хорошего врача.

После этого меня привели в комнату, где высчитывались углы и интенсивность излучения. Комнату наполняло высокотехнологичное оборудование, как в фильме о Джеймсе Бонде, но доброе, профессиональное отношение врачей прогнало всякий страх. На мою кожу в качестве ориентиров нанесли маленькие черные отметины-татуировки. Они остались у меня до сих пор, но незаметны, если только я сама на них не укажу. Мне объяснили, что лучевая терапия повредит ткань легких и в результате лечения я потеряю примерно 15 % их объема. (Знают ли курильщики, сколь ограничены у них возможности при лечении рака легких?) Примерно через неделю я начала лечение. Каждый день я приходила в больницу и вместе с другими пациентами сидела в комнате ожидания. Затем я переодевалась и брала в небольшом боксе чистый белый халат. Из облучаемой области необходимо было убрать всю одежду и металлические объекты. Наконец, я оказывалась в комнате, где проводили сеансы. Я ложилась; на место моей удаленной груди клали мешочек с солью (это делалось для воспроизведения условий, когда облучение следовало за лампэктомией). Радиограф выходил из комнаты и переводил машину в первую позицию, продолжая разговаривать со мной все время процедуры. Левая часть грудной клетки облучалась из трех положений, чтобы не только избавить организм от раковых клеток, но и минимизировать радиационное повреждение легких.

Сперва я не замечала эффекты, которые оказывало на меня это лечение, но постепенно кожа стала выглядеть так, будто я получила сильнейший солнечный ожог. После лучевой терапии нельзя загорать. Даже сейчас, если на мою грудную клетку попадет солнечный свет, на ней появятся стороны квадрата, где меня облучали. Имеются различные рекомендации по лечению раздражения от лучевой терапии, особенно от альтернативных целителей, но даже травяные настойки содержали консерванты, способные, по моему мнению, усилить мои симптомы. Я решила не использовать кремы и лечебные настойки, но продолжала правильно питаться (соблюдала бристольскую диету) и потребляла все больше продуктов с веществами, аналогичными тем, что использовались в таблетках от радиации для астронавтов (об этом чуть позже). Хотя все тело я мыла с мылом, обожженную область приходилось мыть простой водой под мягким душем. Врачи в больнице удивлялись, как быстро и хорошо моя кожа восстановилась после облучения.

Многие люди путают лучевую терапию с химиотерапией. У этих методов различные побочные эффекты. В моем случае, кроме ожога на месте облучения, других проблем не возникло. Я не знаю человека, у которого сеансы радиотерапии при раке молочной железы вызвали бы выпадение волос и тошноту (хотя облучение головы или пищеварительного тракта при других типах рака способно вызывать такие симптомы). В процессе лечения мне делали анализ крови, чтобы понять, могу ли я продолжать сеансы. Я отметила регулярность, с которой проверялось и обслуживалось оборудование. Это очень важно, поскольку плохая настройка сложных приборов для лучевой терапии может быть крайне опасна. За семь недель я прошла 35 сеансов радиотерапии. В конце меня тщательно осмотрели, а через шесть недель провели еще один осмотр, подтвердивший, что рака у меня нет. Я отпраздновала это известие с друзьями, чувствуя себя спокойно и счастливо. Похоже, на этот раз мы действительно его победили.