26 ноября

Жена Спартака была пророчицей.

Дионисийское вдохновение.

В экстазе она предсказывала мужу всевозможные победы.

Спартака приводят в Рим продавать в рабство. Ему снится, как холодная змея обвивает его лицо. (Володьке приснилось недавно, что он в водолазном шлеме.)

Предсказание жены Спартака: великое могущество и грозный конец.

Я — воздерживаюсь. Хотя он и просит:

— «Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?»[82]

Не скажу. Не узнаешь. Нельзя. Табу[83].

27 ноября

Еще о женах.

Жены других вождей рабов (например, Евна и Сальвия) тоже пророчествовали. А их героические мужья этим пользовались. Пропаганда идей и тому подобное.

Муж и жена — одна сатана.

А о технике — ничего не известно.

3 декабря

Примчался как угорелый. Опять с цветами. Значит, что-то серьезное.

Плюхнулся на колени, схватил меня за ноги, обнимает. Целует. Дерзит.

Я — обреченно:

— Ну?

— Лена, Леночка, Ленулечка моя дорогая… — и так сжал крепко (а я ведь с тряпкой стояла, готовилась пыль вытереть на книжных полках), что вскрикнула даже.

Так и есть. Пакистан все-таки напал на Индию[84]. Нехорошо это.

А у самого глаза сверкают.

— Что же хорошего, — говорю, — ведь люди гибнут.

— Дурочка! Американцы в растерянности! Вот увидишь, они влипнут вместе с китайцами![85]

— Чихать на американцев!

И еще раз (как бы сопротивляюсь, что ли?):

— Чихать на американцев!

Но тут он меня хвать — ловким своим приемом — и я уже у него на руках. И — ах! ах! — и на ложе, на нашем. На нашем ложе страстей.

Одетая. (Смех!)

Больше ничего не помню. (Раздетая.)

Нет, помню, конечно: про бенгальцев, да про их Восточный этот Пакистан, да про любовь, про любовь, про любовь… Бу-бу-бу. Ну и про Киссинджера, как всегда. Про секретное заседание[86].

Ворковал — целовал. Целовал — ворковал.

А я слушала. Но только в начале.

Выскочила пружина у тахты.

Вот так.

Потом заметили.

Жутко было как хорошо.

Ой-йой-йой.

Как хорошо.

4 декабря

Еще я нечуткая.

Нечуткий человек. При моей-то чувствительности, чувственности…

Чувственна до бесчувствия. И — увы!

Плохо. Плохо. Стыдись.

Или все из-за расстояний опять?

Эта Бангладеш где? По ту сторону Гималаев или по эту? Даже толком не знаю где. И знать не хочу.

И не трогает. А были бомбежки.

Совсем не трогает.

Много жертв…

Умом то есть — да. А чувствами не сочувствую. Соумничаю.

Вот то, что тахта никуда не годится, это, конечно, предмет для переживаний.

А причастна, причастна…

Спим на диване сегодня.

День отдыха. То есть ночь.

Если высплюсь.

5 декабря

Позвонил генерал, поздравил с праздником[87].

6 декабря

Увезли на занятия.

После обычной политинформации для всего состава мне уже разъяснили в индивидуальном порядке, что же там у них происходит. Бенгальцев 70 миллионов, как оказалось. Немало. Я и не думала.

Путано все.

Муджибур Рахман[88] — если верно запомнила. Сидит в тюрьме. Того гляди казнят. Показывали фотографию. Герой. «Наш друг».

Ну а я чем помочь могу?

Дату казни узнаете? Вы же не этого хотите?

Любовь и смерть. Роковое.

Не люблю этого.

Любовь — моя. Смерть — его. Не люблю.

Просила не включать в график[89].