видел. И он не утверждал, что в Ираке и в Сирии жить лучше. Просто все везде живут в силу своих возможностей и потребностей. Если старый Абдурагим Нажмутдинов говорит, что на полный ремонт его пенсии и зарплаты Наби вместе не хватит, значит, дверь и на будущий год останется такой же непривлекательной. Они просто не могут себе позволить новую, даже при огромном желании. При этом Бацаев думал о том, что, привыкнув у себя в отряде разговаривать с моджахедами исключительно на «ты», он сейчас ощущал смущение и разговаривал со стариком только на «вы». Сказывалось его традиционное воспитание и непременное уважение к старшим по возрасту и жизненному опыту. Это было у эмира Наримана Бацаева в крови, а бороться против зова крови он не умел.

Нариман попытался вспомнить, какой была эта дверь раньше, когда он еще мальчишкой приходил в этот дом и открывал ее. Но память отказывалась ему служить. Казалось, что дверь и тогда уже была такой старой, только обита была другим одеялом, не настолько изношенным и ободранным. Он попытался вспомнить, зажигался ли свет во дворе при входе, но вспомнить не смог и пришел к выводу, что никогда не приходил в этот дом в темноте, хотя, скорее всего, и такое тоже бывало. Друзья-одноклассники часто навещали друг друга в разное время, а часто и школьные уроки делали вместе.

Эмир потянул на себя дверь, вошел и сразу оказался лицом к лицу с Наби, который желал, похоже, выйти, чтобы встретить отца. Друга он узнал не сразу. Наверное, сказались обильная седина в голове Наби и борода, которой раньше не было вообще, они делали друга детства старше своих лет. Но все же общие черты сильно вытянутого лица сохранились. Наби же, напротив, сразу узнал Наримана, который за семь лет тоже, скорее всего, изменился, и раскинул руки для объятий. Впечатление складывалось такое, что Наби знал о том, что Нариман обязательно зайдет к нему в гости, пожелает навестить друга детства. Одного из немногих, кто с ним действительно дружил, невзирая ни на что. Он значительно отличался от тех парней, что окружали Наримана в расцвете славы и пели ему дифирамбы, называя себя его друзьями. Наби был простым сельским парнем, незамысловатым что в словах, что в поступках. Но он был из тех, кто никогда не смог бы ударить в спину или отвернуться от человека, которому плохо. Даже от незнакомого бы не отвернулся и протянул руку помощи. А где сейчас все те, кто в расцвете славы окружал Бацаева? Он никого из них не позвал с собой, когда отправлялся за границу. Может быть, следовало кого-то позвать, с кем-то посоветоваться. Но он не позвал с собой даже Наби Нажмутдинова, хотя и поговорил с ним перед отъездом. Наби казался Нариману самым надежным из всех, кого он знал. Только ему можно было довериться. И Нариман доверился. Он хорошо знал привычку своей жены тратить деньги, которые есть у нее на руках. Как-то экономить и распределять средства на длительный срок она не умела вообще. Всегда была уверена, что Нариман еще заработает и даст ей столько, сколько она попросит. Но он сам приучил ее к такой жизни и с себя вину не снимал. Но деньги оставил не дома у жены, где они кончились бы чуть ли не сразу, а у своего товарища, будучи уверенным, что тот не потратит большую часть на себя. И даже распорядился, какие суммы выдавать жене и через какое время. Это должно было бы ее приучить к более рачительному расходованию средств. Жена, естественно, была в курсе, но ей этого не хватало, и она вынуждена была пойти работать.

Глава пятая

Капитан Одуванчиков, как и обещал своей жене Александре, уже на следующий день, прямо с утра, пригласил командира первого взвода в ротную канцелярию. Дождался, когда выйдет командир четвертого взвода, сапер, старший лейтенант Слава Скорогорохов, вздохнул и слегка невнятно и неуверенно, даже мягко, приступил к разговору:

– Сережа… Короче, что тебя с Александрой связывает?

– Мы же с ней, командир, в одной школе учились…

– Это она мне уже сообщила. И сообщила, что у вас в школе любовь была. Первая, такая легко забывается. Все, наверное, через это прошли. По крайней мере, я за собой такой грех тоже помню.

– Это хорошо, командир, – слегка смутившись, ответил старший лейтенант. – Вопрос только в том, помнит ли твоя первая любовь тебя и твои чувства.

– Не помнит, наверняка не помнит, – ответил Одуванчиков, – просто потому, что она об этом ничего не знает. Я никогда не говорил с ней о своих чувствах. И этим, видимо, отличаюсь от тебя.

– Да, наверное, – сразу согласился Анисимов.

– Ты так говоришь, словно знаешь еще одно отличие – главное.

– Про главное отличие я промолчу, – спокойно ответил командир первого взвода, – чтобы тебя, командир, не задевать за живое. Но ты можешь на меня положиться, я тебе никакой подлости не сделаю, это я могу твердо обещать. Я по своей натуре на предательство не способен.

Одуванчиков знал, в чем это отличие состоит. Александра рассказывала ему когда-то про свою школьную любовь, что она тогда считала, будто это на всю жизнь. А получилось все иначе. Анисимов уехал учиться и женился, будучи курсантом второго курса. И она в его отсутствие тоже вышла замуж. Даже раньше, чем он женился. И этим спровоцировала его на заключение брака. Сначала она вышла за своего однокурсника из медицинского института, с которым развелась, не прожив вместе и года, – не смогла вытерпеть его постоянной беспричинной ревности. Потом вышла за Василия, которого встретила случайно уже после развода. О Сергее она Василию рассказывала, но он даже не предполагал, что тот тоже служит в спецназе военной разведки. Александра только кратко упоминала, что тот окончил Рязанское училище воздушно-десантных войск, а какой факультет, она и не знала. Или не говорила, хотя Василий спрашивал. А ведь мало ли в такой большой стране офицеров десантных войск! Оказалось, Анисимов окончил факультет военной разведки, то есть был курсантом девятой роты, в которой учился и служил сам Одуванчиков, только двумя курсами старше, и знакомы они не были. И вот судьба свела их всех троих в военном городке.

– Ладно, Сережа, – произнес тогда Василий Николаевич. – Я тебе верю, и Александре тоже. Понимаю, что ни ты, ни она меня не предадите. Только у меня к тебе есть просьба. Это даже не моя просьба, а просьба Александры. Ты уж, пожалуйста, со своей женой поговори. Приструни