Вместо этого с вершины одной из прибрежных скал слетел и закружился маленький снежный водоворот.

Ветер тревожно заметался по льду туда-сюда, зашептался в ветвях. Тёмная стена нарастала, порывы ветра становились всё яростнее.

И вдруг точно распахнулась огромная дверь, тьма разинула пасть, и отовсюду полетел мокрый снег.

Он не падал сверху, он стелился по земле, завывал и толкался, как живой.

Муми-тролль закружил на месте, в уши ему набился снег.

Исчезло время, исчез весь мир.

Улетело всё, на что можно было смотреть, к чему можно было прикоснуться. Осталась только заколдованная вьюга, пляшущая, мокрая и тёмная.

Будь рядом кто-то разумный и рассудительный, он бы сказал, что это начинается долгая-предолгая весна.

Но никого разумного на берегу не было — там вообще никого не было, кроме утратившего всякий разум Муми-тролля, который полз на четвереньках против ветра, причём не в ту сторону.

Он полз, полз, и снег запорошил ему глаза и намёл на морде целый сугроб. Муми-тролль всё больше укреплялся во мнении, что зима выдумала это всё нарочно, чтобы сломать его, доказать, что он ни на что не годится.

Сначала поманила прекрасной занавеской из снежных хлопьев, а потом швырнула весь этот ураган прямо ему в нос. И как раз когда он её почти полюбил!

Муми-тролль вдруг разозлился.

Он поднялся и попробовал кричать на ураган. Он колотил снег лапами и тихонько хныкал — его ведь всё равно никто не слышал.

А потом он устал.

Муми-тролль повернулся к вьюге спиной и перестал сопротивляться.

И тут он почувствовал, что ветер тёплый. Ветер легонько подталкивал его через снегопад, и от этого Муми-троллю казалось, что он летит.

«Я ветер, я воздух, я сам — частичка вьюги», — подумал Муми-тролль и отдался на милость ветра. Это было почти как летом. Сначала борешься с волнами, а потом тебя с брызгами прибивает к берегу, и плывёшь как пробка в радужной пене, и как раз в нужный момент оказываешься на песке, радуясь своему спасению.

Муми-тролль раскинул лапы и полетел.

«Пугай сколько хочешь, — подумал он с восторгом. — Теперь я всё про тебя понял. Ты не хуже всего остального, если познакомиться с тобой поближе. Больше ты меня не обманешь».

И зима снова заплясала с ним вдоль берега, пока он не ткнулся мордой в заснеженные мостки и не заметил тёплый свет, идущий от окна купальни.

— Вот это да, я спасся, — удивился Муми-тролль. — Жаль, что всё страшное заканчивается, как раз когда перестаёшь бояться и начинаешь получать удовольствие.

Дверь открылась, тёплый пар вырвался изнутри навстречу вьюге, и Муми-тролль разглядел сквозь туман, что купальня полна народу.

— Один нашёлся! — закричал кто-то.

— А кто второй? — спросил Муми-тролль, протирая от снега глаза.

— Малютка Саломея потерялась в буране, — серьёзно проговорила Туу-тикки.

По воздуху проплыл стакан горячего сока.

— Спасибо, — сказал Муми-тролль невидимой бурозубке. — Саломея ведь никогда даже из дому не выходила?

— Мы сами ничего не понимаем, — сказал старший хомса. — Но бесполезно искать её, пока вьюга не кончится. Она может быть где угодно, и её, наверное, замело снегом.

— А Хемуль где? — спросил Муми-тролль.

— Он как раз отправился на поиски, — сказала Туу-тикки и добавила с ухмылкой: — Вы, значит, всё-таки побеседовали про Одинокие горы.

— Да, и что? — взвился Муми-тролль.

Туу-тикки ухмыльнулась ещё шире:

— Уж ты умеешь уговаривать, — заметила она. — Хемуль нам рассказал, что склоны в Одиноких горах никуда не годятся. Был страшно рад, что мы его так любим.

— Но я хотел… — начал было Муми-тролль.

— Успокойся, — махнула рукой Туу-тикки. — Сдаётся мне, скоро мы все полюбим Хемуля.

Хемуль, возможно, не улавливал тонкостей и не прислушивался к чужому мнению, но нюх у него был лучше, чем у пёсика Хухрика. (К тому же у Хухрика нюх притупился от длительных размышлений.)

Хемуль нашёл на чердаке две старые теннисные ракетки и сделал из них снегоступы. Он спокойно двигался сквозь пургу, опустив нос в землю и стараясь уловить след самой маленькой в мире малютки.

Он дошёл до своего снежного дома и учуял там искомый запах.

«Бедняжка искала меня, — подумал Хемуль добродушно. — Интересно зачем…» И вдруг Хемуль припомнил, как малютка Саломея пыталась сказать ему что-то, но от смущения потеряла дар речи.

Хемуль ступал по снегу, и в мыслях его возникали одна за другой картины: малютка ждёт на склоне… Малютка бежит за ним по пятам… Малютка обнюхивает горн… И Хемуль с изумлением осознал: «А ведь я был с ней невежлив!» Его не то чтобы начала мучить совесть — это с хемулями происходит крайне редко. Но ему ещё больше захотелось найти пропавшую Саломею.

Он опустился на колени, чтобы убедиться, что не потерял след.

Саломея (судя по следам) металась туда-сюда, как это обычно делают маленькие зверьки, обезумев от ужаса. Она успела пройти по мосту, причём в опасной близости от края. Потом след уходил по холму вверх и терялся.

Хемуль секунду подумал. Это ему давалось с трудом.

Потом он начал копать. Он перерыл весь холм. И наконец в лапах у него оказалось что-то маленькое и тёплое.

— Не бойся, — сказал Хемуль. — Это всего лишь я.

Он сунул малютку за пазуху, между свитером и кофтой из шерсти ламы, встал и снова зашагал на своих снегоступах.

Он уже почти забыл про Саломею и думал только о стакане горячего сока.

На следующий день — воскресенье — ветер снова стих. День был спокойный, облачный, а снег такой глубокий, что можно было утонуть по самую морду.

Долина, освещённая луной, лежала как игрушечная. Одни сугробы были похожи на огромные круглые булки, другие — на горные хребты с острыми-преострыми вершинами. Все ветви нарядились в большие белые шапки. Деревья походили на гигантские торты со взбитыми сливками, изготовленные выдумщиком-кондитером.

Все гости высыпали на улицу и устроили отчаянную снежную войну. Варенье почти закончилось, но от него лапы у всех окрепли.

Хемуль сидел на крыше сарая и играл на горне, а рядышком сидела счастливая малютка Саломея.