чем никогда. Помоги завернуть лаваш, я с шести утра, как заведенная тут ношусь. Могла бы предупредить, что не можешь помочь.

Эта отповедь слегка выводит из себя, но мне слишком дерьмово, чтобы обороняться, да и вообще, я слишком хорошая дочь, чтобы с ней спорить или обороняться, но именно сегодня желание сделать это зашкаливающее.

– Где Миша? – игнорирую шпильки в свой адрес, прислушиваясь к дому.

Тут у нас родственники, и их очень много, а я совершенно не готова изображать радушную хозяйку.

Я хочу увидеть своего ребёнка!

– Где-то в доме, – отвечает она. – Куда он денется? Руслан привез его полчаса назад. Он мог бы и почаще приезжать, но ты же как наседка над мальчиком вьешься.

– Это плохо? – изумляюсь.

– Лучше займись своей жизнью, – отчитывает. – Если бы занималась ею, и муж был бы при тебе, а не гостем раз в полгода.

В голову ударяет кровь, и я сдерживаю себя изо всех сил. Я знаю, что в этом доме моему бывшему мужу рады больше, чем мне. Это я в семье урод. Чтобы не сделала, я всегда неправа и нихрена в собственной жизни не понимаю.

Не понимаю того, что делать, когда в спортивной сумке собственного мужа нахожу ленту гребаных презервативов, которыми мы с института не пользовались!

Я сгорала заживо, боясь бросить ему эти презервативы в лицо. Боялась так, что не могла встать с кровати, часами пялясь в одну точку!

Именно сегодня эти воспоминания ударяют по мне как кувалда, вышибая слезы из глаз.

Развернувшись, быстро иду по коридору, обходя по дуге комнату, набитую родственниками. Зайдя в туалет, закрываюсь изнутри и сажусь на унитаз, опустив лицо в ладони.

– Мам! – слышу за дверью. – Мам! Посмотри, как я теперь умею!

– Сейчас! – отвечаю хрипло, пытаясь справиться со своими слезами.

Мне хочется весь этот день послать к черту. Вместе с родственниками и салатами, но я не могу, ведь тогда все решат, что в меня вселился дьявол.

Открыв кран, споласкиваю лицо, глядя на свое отражение в круглом зеркале.

Несмотря на то, что я готова лечь и тихо умереть, об этом говорит только пепельный цвет моего лица, в остальном я выгляжу как обычно.

Глядя в свои глаза, обещаю, что буду вертеться вокруг своего сына так, как захочу. Он самое дорогое, что есть в моей жизни. Мое главное и единственное достижение, все остальное, по мнению матери, я благополучно спустила, потому что не смогла удержать собственного мужа, но ко всем чертям его послала я, а не наоборот, и хоть об этом никто не знает, мне достаточно того, что об этом знаю я и он.

Закрутив кран, прижимаю ледяные пальцы к вискам и выдыхаю, собираясь выйти отсюда и выполнить свои обязанности. Дойдя до комнаты, заглядываю внутрь и здороваюсь. Здесь сестра моей матери с семьей. Мужем, сыном моего возраста и двумя внуками.

Миша вращается на месте, как болванчик и орет:

– Это Спарта!

Поправляю съехавшую ему на глаза бандану из шейного платка матери и прошу показать зубы. Он светит своей новой щербиной, и я улыбаюсь, говоря:

– Я буду на кухне.

По-прежнему игнорирую комнату, возвращаясь в коридор, где, стряхивая с ботинок снег, раздевается мой брат и его любимый лучший друг. На нем джинсы и тонкий серый свитер, который демонстрирует плоский живот нашего дорогого мэра и крепкие бицепсы с рельефами, от которых у любой дуры закружится голова. От его голубых глаз тоже. Они у него такие, что в них можно не просто утонуть, а захлебнуться, что я и сделала одним осенним дождливым вечером.

Игнорирую обоих, проходя мимо.

Моя голова так раскалывается, что это не сложно.

Двигаясь, как во сне, выкладываю ровные слои начинки для “шубы”, смазывая их майонезом и ненавидя одновременно. Вряд ли я смогу затолкать в себя хоть что-то. Сегодня еда кажется мне не употребимой.

К тому времени, как я заканчиваю с колбасными нарезками, за столом активное веселье, и оно вращается вокруг моего брата и моего бывшего мужа. Миша восседает у него под боком, хлопая глазами и вслушиваясь в разговоры взрослых, и вместе они выглядят потрясающе гармонично, потому что похожи как две капли.

Я знаю, что Чернышов имеет право здесь быть. Несмотря на то, что в городе он давно ассимилировался, кроме моих родных у него здесь больше никого нет. Он здесь чужак, даже, несмотря на то, что всегда это скрывал.

Когда наши глаза встречаются, я отворачиваюсь и расчищаю на столе место для тарелки, мечтая остаться незаметной.

– За одним столом с мэром я еще никогда не сидел, – объявляет муж маминой сестры, наполняя свою рюмку водкой. – Будем знакомы, так сказать!

– Я за рулем, – отзывается Руслан. – Но знакомству рад.

– Теперь будет, о чем внукам рассказать, – мой брат забрасывает за голову руки, вольготно растекаясь по дивану.

– Ольга! – восклицает моя двоюродная родственница. – Ты красавица. Галя, какая у тебя дочь – умница.

– Спасибо… – бормочу, выдавливая из себя улыбку.

Мы встречаемся раз в десятилетие, и я допускаю, что у нее есть дела поважнее, чем следить за моей жизнью, но все равно выпускаю из рук тарелку, роняя ее на центр стола, когда она с искренней добротой интересуется:

– А вы почему за вторым ребеночком не идете?

От неожиданности я ищу глазами лицо Руслана, и эта механическая привычка бесит даже больше, чем заданный только что вопрос. Он смотрит на меня в ответ и почесывает пальцем кончик своего носа.

Уперев локти в широко разведенные колени, берет на себя смелость ответить за нас двоих:

– У нас экология хреновая. Вот и не идем.

– Ну, это вы зря…

Глаза моей матери начинают бегать. Отец откашливается в кулак, а мой брат смотрит в потолок.

– Оля… – взмахивает мать рукой. – Сходи в подвал, принеси грибов.

Меньше всего мне хочется лишний раз двигаться, но исчезнуть отсюда становится жизненно необходимым.

Сдернув с крючка свою куртку, толкаю ладонями дверь и выхожу на улицу, жадно глотая морозный воздух.

– Пфф… – брожу между полок с консервациями, решая никуда не спешить.

Я слышу шаги наверху еще до того, как дверь в подвал открывается и на верхней ступеньке возникает Чернышов.

Чуть расставив ноги, протягивает к стене руку и включает вторую лампочку, добавляя в два раза больше света.

В последние полгода не думать о нем было легко. Чтобы не думала моя мать, у меня есть своя жизнь, и стоящий передо мной мужчина стал в ней просто редким гостем.

– Чего тебе? – спрашиваю, поворачиваясь к нему спиной.

– Хочу