переедать. Таким образом, в ней наконец-то появились религия/мораль/молитва. До сих пор эти две части моей жизни были разделены. Теперь диета и религия существовали вместе. Прямо на моей тарелке.

Каковы правила? Вам разрешается брать всё, что вы хотите съесть во время каждого приёма пищи, но вся еда должна поместиться исключительно на одной тарелке. Что звучит относительно… разумно. Потом ты молишься. Что-то вроде: «Боже, пожалуйста, помоги мне не быть обжорой». Затем вы очень медленно пережёвываете, постоянно обращаясь к внутренним ощущениям и Господу, чтобы убедиться в сытости. Вам разрешено есть только три раза в день, при этом каждый приём пищи занимает лишь одну тарелку (наполненную любой пищей, которую вы выбрали). В промежутках есть не разрешается. Если вы проголодались, вы просто наслаждаетесь тем, что ваше тело ест само себя. А ещё, если повезёт, вы наполняетесь благодатью Господа, который благодарит вас за самоконтроль и награждает здоровьем и красотой.

Допустим, вы доели содержимое тарелки, но по-прежнему голодны. Что ж, это уже ваши проблемы! Съедать больше положенного строго запрещено. Но! До начала трапезы вы можете положить туда всё, что угодно. Пирожные! Макароны! Хлеб! Так что во многих отношениях будущее казалось мне довольно перспективным. Я считала, что смогу жить сбалансированной жизнью и буду есть всё, что захочу. К тому же, я буду обращаться к нашим странным отношениям с Господом, который должен вмешаться и спасти меня от самой себя. Но, конечно, через несколько недель и эта затея потерпела крах. «Я, чёрт возьми, не слышу Господа. Я хочу есть! И мой голод ГРОМЧЕ, чем Бог!»

Чем дольше я сидела на диете, тем труднее становилось, хотя на тот момент я и не замечала связи. Я была маленькой обжорой, нуждающейся в духовном исцелении, силе воли и самоконтроле, и, возможно, в очередной одобренной врачами причудливой диете. Я продолжала попытки. Я хотела сохранить ту самоотверженность, которая возникла во время самой первой диеты Аткинса… Но один маленький промах в решимости, и я съедала целую банку миндального масла, или шесть низкоуглеводных протеиновых батончиков, или, если я действительно срывалась, – упаковку апельсинового печенья с клюквой. Иногда после этого я заставляла себя бегать, что, конечно, вызывало жуткий дискомфорт.

У меня был период в несколько месяцев, когда я глотала по тридцать БАДов в день. Мама приносила их с форумов, посвящённых СПКЯ. Я горстями глотала таблетки в перерывах между уроками в школе. И если это не было совпадением, то в те несколько месяцев у меня действительно начались месячные. Но потом вмешалась жизнь. Я пыталась пополнять запасы БАДов, когда те заканчивалась, однако я принимала около двенадцати разных, и кто знал, какие из них действительно работали, а какие – нет?

После нескольких лет неудачных диет, когда за четыре года месячные начались всего несколько раз, я поддалась панике. Мне ничего не помогало. Я не выздоравливала. Я постоянно голодала, так не должно было быть. Почему я всё время хотела есть? Я ела именно то, что мне советовали в знаменитой книге о диетах, но при этом у меня не получалось справиться с голодом.

Мама беспокоилась о моём здоровье и о пищевой зависимости, которую я сама себе диагностировала. Она хотела помочь. В конце концов, мой врач велел соблюдать диету, заниматься спортом и не набирать вес. Мы слушали и старались быть ответственными.

Оглядываясь назад, можно сказать, что всё внимание к еде и весу не улучшило отношения ни с питанием, ни с мамой. Я знаю, что она хотела помочь и защитить меня, но она слишком зацикливалась на проблемах с едой, весом и кожей. Мы отслеживали симптомы и пытались понять, что делать. При этом мне казалось, будто я находилась под микроскопом. Слишком много внимания уделялось проблемам, а также, исходя из симптомов СПКЯ, – моей внешности.

Тот факт, что я не могла придерживаться диеты и постоянно испытывала голод, напугал нас обеих. Я чувствовала себя крайне неуправляемой. И это было странно, потому что всё моё существо целиком и полностью было направлено на осуществление и поддержку экстремального контроля над потребляемой пищей. Вот только ничего не помогало. Я пыталась контролировать каждый кусочек, но всё равно постоянно переедала. А поскольку я хотела скрыть свою неспособность придерживаться диеты, я начала есть тайком от мамы. Ей же оставалось только одно: наблюдать, как я снова набирала сброшенные за нескольких месяцев четырнадцать килограммов. Я ела втихаря, но говорила ей, что придерживалась диеты Южного пляжа.

Никто из нас не понимал, что диета буквально настраивает организм на переедание. И что на самом деле переедание – это защитная мера, направленная на то, чтобы вернуть уровень калорий в норму. Я не осознавала, что того количества калорий, которого я пыталась придерживаться, – мало (хотя в каждом журнале оно указывалось как идеальное). Я не понимала, что ограничение пищи или углеводов вынуждает организм испытывать голод, а мозг – зацикливаться на еде. Постоянные мысли о еде не являлись признаком глубокого морального поражения, а признаком бесконечного недоедания. Я также не понимала, что диеты и потеря веса не способны вернуть гормоны в норму и оздоровить кожу. Я не понимала, что циклическое изменение веса, происходящее каждые несколько месяцев, возможно, было самым худшим, что я могла сделать для своего здоровья.

Я не понимала, поэтому продолжала сидеть на диетах.

Как чрезмерно драматизировать

Когда я училась в старшей школе, я обнаружила большую шишку на щитовидной железе. В течение нескольких дней врач не был уверен, что это: раковая опухоль или доброкачественное образование. В этой связи на несколько дней я сошла с диеты Южного пляжа и питалась в основном шоколадными конфетами Hershey’s kisses и кофейными пирожными. Я ведь умирала, тогда какой смысл пытаться себя вылечить? Страх перед онкологией выбил меня из колеи. Я слишком устала, чтобы ещё несколько дней продолжать диету.

Мне воткнули иглу в горло и откачали жидкость, чтобы сделать анализ на рак, гормоны и всё остальное, что они там проверяли. Я помню, как смотрела в окно машины, пока мама везла меня домой, ела конфеты, не моргая, и бросала серебристые обёртки в маленькую выемку в двери. Я даже не знаю, откуда у меня взялся шоколад и почему он оказался у меня под рукой, точно лекарство от неминуемой смерти.