Уничтожили их только пять лет назад. Теперь на этом месте стоял «Джаз» – невероятное здание невероятной формы, фасады которого были облицованы листами гофрированной стали. Местный архитектор, представьте себе, подражал Фрэнку Гери, и хочется заметить, собезьянничал он ловко. Наш «Джаз», конечно, был в десятки раз меньше и не настолько великолепен, как Музей Гуггенхайма в Бильбао, но аналогии имели место быть. Я была в Испании, в этом самом Бильбао, – великий старший брат «Джаза» показался мне родным.

Строительство этого чуда-юда было делом непростым. Впервые увидев эскиз нового здания, Ник пришел в полный восторг и поклялся усами своего дедушки, что постоит это во что бы то ни стало. А стало это в большие деньги и в долгие сроки строительства.

Интересно, что здание развлекательного комплекса имело два основных входа с двух параллельных улиц. То есть его ширина вполне соответствовала ширине небольшого квартала между улицами Ленина и Менделеева. Вход в ресторан находился на улице Ленина, а в ночной клуб – с Менделеева.

Так было специально задумано: ресторан – для респектабельной публики, а ночной клуб – для шухерной молодежи. Встречаться тем и другим было ни к чему. Что хорошего, если обкуренная дочка председателя городской думы со своим бойфрендом-наркоманом встретит у ночного клуба своего папу, обнимающего блондинку, но не маму? Кому от этого будет приятно?

В комплексе были еще и бар «Хемингуэй», и боулинг, и бильярдная, и много чего, куда можно было попасть и со стороны ресторана, и со стороны ночного клуба.

За всю свою жизнь в ресторанах я провела не слишком много времени, поэтому мои восторги по поводу интерьера комплекса «Джаз» звучали бы слишком провинциально даже для нашего захолустья. Но «Джаз» нравился и тем, кто видел гораздо больше моего. Все-таки это было достаточно красиво: черные и белые плитки на полу, выложенные в шахматном порядке, красные кирпичные стены, украшенные черно-белыми фото Эллингтона, Армстронга, Глории Гейнор, Утесова, знаменитых диксилендов и видов Нью-Йорка начала двадцатых годов прошлого века. Мебель выглядела тоже очень солидно: белые кресла и черные диваны, белый рояль на небольшом подиуме, по вечерам выполнявшем роль сцены. Под потолком висели сверкающие люстры – самая помпезная деталь на общем черно-белом фоне. Люстры зажигались только во время банкетов. В остальные дни, в том числе и во время джазовых концертов, в зале царил полумрак.

Несмотря на невероятное количество удовольствий, которое вмещал «Джаз», само, с позволения сказать, здание комплекса общественностью воспринято не было.

Однажды, как рассказывал мне Сидорыч, ставший свидетелем этой истории, даже случился митинг против существования несуразного здания. Пришли на него, правда, всего пять человек, протестующих по-настоящему, и еще около пятнадцати сочувствующих. Все пятеро активистов были жителями соседних домов, честно говоря, сумасшедшими старушками. Они считали здание «Джаза» уродливым наростом на теле города и призывали горожан собраться и снести его к чертям собачьим.

Митинг проходил в ноябре. Холод стоял жуткий, а из ресторана доносились ароматы горячей еды. Бабульки, сглатывая слюну, отчаянно скандировали: «Снес-ти! Снес-ти!» Демонстранты перегородили парковку, и Ник из окна наблюдал, что уже вторая машина с голодными потенциальными посетителями не смогла припарковаться у «Джаза». Тогда он вышел из здания и самым любезным образом обратился к посиневшим от холода старым курицам:

– Здравствуйте, уважаемые дамы! Я – хозяин этого ресторана. Мы обязательно снесем это безобразное здание. Когда-нибудь, – уточнил он, улыбаясь.

Манифестанты притихли. Они не ожидали увидеть перед собой кого-нибудь, кроме грубых охранников. Сухарев продолжил в том же тоне (лично я думаю, что он изображал дворецкого Бэрримора):

– Если честно, то я сам с удовольствием присоединился бы к вашему митингу, но для меня на улице слишком холодно. Я уверен, что вы тоже замерзли и устали. Поэтому я приглашаю вас на обед!

Да, Ник накормил и напоил вредных активисток. Более того, он узнал их адреса и с тех пор отправлял им корзинки со всякими вкусностями к каждому празднику.

Поверьте, внешний вид развлекательного центра «Джаз» в глазах активистов общественного движения «Уничтожь все, что не похоже на коробку из-под телевизора!» значительно улучшился.

Если в этой истории Ник поступил как душка, то во многих других случаях он демонстрировал свой непростой характер во всей красе. Однажды инспектор Роспотребнадзора потребовал у Сухарева взятку за какое-то заключение, и Ник сломал ему руку. Понимая, что перестарался, сражаясь с коррупцией, Ник оправдывался и говорил, что это случайно вышло – кости были хрупкие у инспектора.

А история с шеф-поваром, который делал порции поменьше, чтобы воровать остатки продуктов? Это было пять лет назад, когда «Джаз» только открылся.

Шеф-повар, которого Ник нашел в столичном ресторане, неожиданно заболел. Сорокалетний мужик исхитрился подцепить ветрянку! Время открытия назначено, приглашения разосланы, джаз-банд заказан, ресторан готов, а повара нет. Согласно плану, московский шеф должен был приехать за месяц до открытия, освоиться, поэкспериментировать на новой кухне, опробовать оборудование. А тут – инфекционное заболевание, вещь для повара абсолютно нежелательная. Ввиду таких крайностей Сухарев нанял местного повара – Виктора Борисовича Шулейко. Борисыч был дядькой в возрасте, воспитанным в традиции «Все вокруг народное – все вокруг мое!». Готовил хорошо, это так…

«Джаз» открылся, все было отлично, Сухарев купался в комплиментах и ждал прибылей. Однако, несмотря на эйфорию, за порядком в собственном заведении он следил, не только ориентируясь на отзывы посетителей. Ник сам обедал и ужинал в «Джазе» – ну и стал замечать, что с каждым днем порции становились все меньше. Внешне, кстати, это было почти незаметно. Шефа учили опытнейшие жулики советского общепита, передававшие свои навыки из поколения в поколение целых семьдесят лет. Искусство раскладки на тарелке основного блюда, гарнира и прочего было изучено Борисычем лучше, чем каким-нибудь китайцем – фэн-шуй. Умел он семью хлебами весь народ накормить…

Сухарев не пожалел времени, чтобы отследить манипуляции шеф-повара и примерно его наказать. Однажды ночью кухню оборудовали видеокамерами, а изображение подавалось на монитор, расположенный на столе Сухарева.

Наказал Борисыча он даже жестоко: поздно вечером у выхода для персонала собрались жуткие битюги – охранники из ночного клуба. Для ресторана такие громилы нужны не были, а вот для фейс-контроля в клубе они подходили великолепно. Охранники схватили Борисыча за грудки, обыскали его, отобрали украденные продукты и… удивились. Борисыч «экономил» на порциях семь килограммов мяса в день! Учитывая размеры воровства, Сухарев вызвал милицию. Такого позора Шулейко еще не переживал. Его репутация была погублена.

На репутации Ника эта история тоже отразилась. Конкуренты его откровенно опасались, поставщики говорили – крут, и не пытались надуть. А коллектив ресторана «Джаз», руководил которым лично Сухарев, обожал и боялся его до икоты. Тем не менее с момента открытия комплекса этот коллектив почти полностью сохранился.