К тому времени в нашем репертуаре уже были “The Wizard”, ”Black Sabbath”, ”N.I.B.” и “Warning”, композиции, вскоре составившие основу нашего первого альбома. Нам больше не хотелось играть чужие вещи. В любом случае, 12-тактовый блюз уже не звучал уместно посреди наших песен, так как наш собственный материал был кардинально другим. Тем не менее, мы записали “Evil Woman”, кавер на американский хит группы Crow. Джим Симпсон настоял на этом, так как считал: “Нам нужно что-то коммерческое.”

Мы с неохотой пошли на это, но всё уже изменилось, так как на той же сессии мы также записали свою композицию “The Wizard”. Симпсон использовал это демо, чтобы заинтересовать диск-жокея Джона Пила (John Peel). В ноябре мы появились в его шоу “Top Gear” и исполнили ”Black Sabbath”, ”N.I.B.”, “Behind The Wall Of Sleep” и “Sleeping Village”. Мы были на национальном радио. Движение началось, это случилось!

Мы не выбирали продюсером Роджера Бейна (Roger Bain), за нас его выбрали. Мы встретились заблаговременно, и он нам понравился; он казался довольно приятным парнем. Он был также зелен, как и мы, и у него за плечами не было большого опыта. Ему было чуть больше двадцати, как и нам, может чуть больше. Будучи продюсером, он должен был за всем присматривать. Было полезно иметь его поблизости, но мы получали от него не так уж много советов. Может он и предложил парочку идей, но песни уже были достаточно структурированы и отобраны. Наш роуди, Люк, отвёз наше оборудование в студию “Regent Sound” на Тоттенхэм Коурт Роуд в Лондоне в октябре 1969-го и установил усилители. Студия была не больше крохотной жилой комнаты, и мы все там играли одновременно, с перегородкой между нами и Биллом. Оззи пел в маленькой ванной комнате в то же самое время, когда остальная команда играла. Все было исполнено как в живую. Это была самая важная вещь, какую мы когда-либо делали, так что мы все были в довольно хорошей форме.

Я никогда до тех пор не работал в студии и ничего не смыслил в процессе записи, в том, где должны быть микрофоны и во всяком таком. К слову, думаю, тяжело было Роджеру Бейну и инженеру Тому Аллому (Tom Allom) работать с нами вот так вот. Два чела, которые никогда не ездили с нами, не знали наших предпочтений, не знали, как мы должны звучать, но вышло так, что им неожиданно пришлось в это влазить. Самой острой проблемой всегда было объяснить записывавшим нас людям, как настраивалась наша звуковая аппаратура. Моя гитара и бас Гизера должны хорошо сочетаться друг с другом, чтобы составлять стену звука. Все они смотрели на бас, как на бас, дум-дум-дум, чистый и ясный. Но у Гизера звук более перегруженный, боле грубый, у него есть ноты с сустейном и подтяжками, также, как на гитаре, чтобы звук был более жирным. Некоторые пытались заставить его прибрать дисторшн, и получалось вроде “там-там-там”.

“Оставь его, блядь, в покое! Это часть нашего звучания!”

Пришлось долго убеждать народ, чтобы до них дошло это. Они постоянно проигрывали дорожки по-отдельности. Они слушали гитару саму по себе, и начиналось: “О-о, она так перегружена!”

“Я знаю, но поставь всё вместе, всю группу, и тогда увидишь, как она звучит!”

Они всё не могли вкумекать, что мы были группой, которая вместе слушается отлично, независимо от того, как каждый звучит индивидуально. Роджер Бейн это в конце концов понял, вот почему ранние альбомы, записанные с ним, имеют такой “включи-и-играй” звук. В основном это было как “вижу то, что есть”: мы просто входили, включались, играли, спасибо и спокойной ночи. Так и было, никакого масштабного выкручивания ручек, со звуком, который у нас был. Так же и с барабанами, они просто были обвешаны микрофонами, и у нас получился натуральный, честный звук, и именно этот звук мы и снимали для записи.

Всё было проделано очень быстро. Мы думали, чёрт возьми, у нас есть целый день на запись треков, класс, это просто охуительно! Потом я прознал, что Led Zeppelin записывали свой первый альбом целую неделю, а они были гораздо профессиональнее нас. У них был Джимми Пейдж (Jimmy Page), который записывался с The Yardbirds и бог знает кем ещё до этого. Он так и шнырял по этим студиям, а мы-то точно нет, мы понятия обо всём этом не имели.

Была там у нас песня, называлась “Warning”, с длиннющим гитарным соло. То ли из-за того, что такую длинную вещь приходилось делать в один присест, то ещё почему-то, но у нас закончилось время. После первого же дубля Роджер сказал: “Ладно, хватит.”

“Но я хотел попробовать немного по-другому...”

“Хватит!”

“Можно мы сделаем ещё один дубль? Думаю, у меня выйдет лучше.”

В конце концов Роджер сказал: “Ладно, давайте ещё раз.”

Получилось опять неудачно, и на этом всё: или так, или никак.

Весь тот альбом был сделан в точности также: играйте так, как на концерте. Играйте сразу, десяти подходов у вас не будет. Когда мы играли в студии, “Warning” была минут на пятнадцать или вроде этого, с ума сойти. Роджер с инженером сократили её до примерно десяти минут. Они вырезали большой кусок, повыдёргивали парочку более мелких из мест, которые бы я не стал трогать. Я был расстроен, так как полагал, что в оригинале всё переходит из одного в другое более естественно, но у виниловой пластинки есть определённая длительность, и, возможно, 15-минутная вещь была бы перебором.

Прикол в том, что записав таким образом эту песню, в этой версии мы её потом и исполняли. Так она и прижилась. Так что спустя сорок лет мы всё воспроизводим на сцене то, что получилось в студии в тот день. Когда мы писали “Electric Funeral”, к примеру, Билл играл по-разному каждый чёртов раз. Он не знал, сколько раз нужно повторять те или иные куски, так что некоторые места он играл иногда три, а не четыре раза, и мы оставили три. И до сегодняшнего дня мы так играем.

Многие думают, что “N.I.B.” расшифровывается как “Nativity In Black” (“Рождение во мраке”), чтобы это там не означало. Это типично по-американски; они всегда так: “О, это должно быть что-то сатанинское!”

Мы прозвали Билла “Вонючкой”, но кроме того мы называли его “Остриём” (“Nib”), так как с бородой его лицо выглядело как наконечник пера. Звучало прикольно, и когда дошло до того, чтобы придумать название для песни, разговор был такой:

“Как же мы её назовём?”

“Эээ...Nib?”

Это была всего лишь шутка.

Я любил свой белый Fender Stratocaster, я ведь на нём пуд соли съел. Я его разобрал на кусочки, собрал заново, усадил звукосниматели, сточил порожки, в основном всё это было сделано, чтобы облегчить игру на нём. Но в один судьбоносный день я приобрёл Gibson SG в качестве запасной гитары. Две гитары: это получилось немного спонтанно, серьёзно! В студии, как раз после записи первого в тот день трека, “Wicked World”, чёртов звучок на Fender’е вышел из строя. Я подумал, о, Господи, придётся взять SG, на котором я никогда особо не играл! Я записал на нём альбом, и всё, я не нём и завис. На самом деле, я потом поменял Strat на саксофон. Сейчас я поверить не могу, что пошёл на такое. Это была классическая гитара, и она действительно отличалась по звуку от обычных Strat’ов из-за всех моих переделок. Годы спустя Гизер увидел её в витрине комиссионного магазина и вернулся купить её для меня. Но она уже была продана, больше я её не видел.