А вдруг я войду в полицейское отделение, и сработает детонатор?..

А вдруг он сработает в аэропорту…

А вдруг я открою пакет прямо сейчас?!

Он огляделся: в свои права вступало тепло, и Париж, как огромный сад с людьми вместо пчёл, гудел их голосами; человеческие пчёлы собирали нектар лета в солнечных пятнах на тротуарах и стенах домов, в прыгающих тенях листьев на цветных столиках кафе, жмурились на лавочках и в раскрытых окнах автомобилей. Нестерпимо захотелось на природу, и Дада вильнул в распахнутые, как нарядная обложка в детскую книжку, ворота парка Монсо.

Был субботний полдень, и множество детей в сопровождении родителей – и даже целых семей – важно предавались развлечениям: к карусели тянулась нарядная очередь, на крепко пахнущих пони, караваном вышагивавших по центральной широкой аллее, восседали всадники и всадницы в маленьких защитных шлемах, носились за мячиками собаки, папы играли с дочками в волейбол и в резиночку, с сыновьями – в бадминтон и футбол. Повсюду на газонах сидели и валялись на свежей, отчаянно зелёной молодой травке, поодиночке и компаниями, неисчислимые посетители.

Французы предавались любимому времяпрепровождению: создавали из общедоступных ингредиентов совершенно исключительное произведение собственного дизайна. В данном случае – стол для пикника. На траве расстилали скатерти, свои места занимали салфетки и приборы, тарелки и миски с салатами, блюда с закусками и бутылки с водой и вином.

Не говоря уже о том, что полагающийся соломенный чемодан был ещё прабабушкин, скатерть с бледными цветами полинявшего рисунка – бабушкина, а разноцветные толстенькие бокалы – мамины, все они неизвестным науке способом так же продолжали присутствовать на каждом семейном пикнике – и со своими спутниками, не забудьте, со своими возлюбленными! Всякая новая хозяйка привносила в завтрак на траве приметы выпавшего уже ей времени: и если сейчас молодая сексуальная мама в пышной юбке с бантом на спине, выгодно подчеркивающем её талию, раскладывает сыры на большой крутящейся доске, чтобы удобно было дотянуться до любого из королей застолья, можно быть совершенно уверенным, что её пока единственная трёхлетняя – и уже навсегда старшая – дочка, когда и ей придёт время завязывать бантик на тонкой талии, будет вынимать из чемодана для пикников и эту, уже потемневшую от времени, сырную доску с крутящимся полотном – оставшуюся от мамы.

Дада валялся на траве в тенёчке и из-под прикрытых век разглядывал раскинувшиеся вокруг пикники с многочисленными участниками. Мимо процокали копыта лошадей: верховые полицейские объезжали переполненный парк, и рядом с пони их лошади на асфальтированной дорожке тоже выглядели как родители. Все эти картины были исполнены такого мира, что он снова почувствовал, как не может сглотнуть слюну – спазм перехватывал горло.

Плоская сумка у него под головой словно бы пульсировала опасностью, от чёрной наклейки с жёлтым крестом исходили волны тревоги. Излучение угрозы распространялось прямо из неё при его посредничестве на всю жарко-дремотную плавность окружающего бытия, под зажмуренными от солнца и удерживаемых слёз веками приняв образ алой паутины, штрихами которой всё связано со всем. Однажды ещё в школе он вместе с классом оказался в музее Орсэ и краем глаза приметил одну картину, к которой потом вернулся специально и просидел перед ней неизвестно сколько.

На той картине высотой в средний человеческий рост – что позволяло и зрителю войти в неё – художник изобразил семейство, отдыхающее, вероятно, после обеда в саду при доме. Человеческие фигуры почти все карикатурные, а вот дом написан вполне серьёзно и обстоятельно: в нём два этажа, жёлтая штукатурка – прекрасный фон для цветущих кустов роз или рододендронов, да и оливы безупречно гармонируют с ним. Скорее всего, это юг Франции… Белые ставни, высокие дверные проёмы – этот дом, наверное, уже достался в наследство кому-то из пары бабушки и дедушки: здесь, на картине, они – центральные персонажи.

Не дурак поесть и выпить, дедушка сидит в правом углу полотна, положив меж толстых круглых ног крутое пузо, и набивает трубочку табаком. На нём тесные брюки, жилет с не застегивающимися пуговками и белая рубаха с уравновешивающими тесноту остального наряда роскошными рукавами. Шляпа, старая, соломенная, потерявшая форму и потому любимая, скорее всего, всегда валяется под рукой, где-то перед дверью в сад.

Его почтенная супруга, всецело разделяющая хотя бы один интерес мужа – к еде! – восседает прямо по центру. Её поднятое к стоящей рядом девочке глупое круглое лицо над толстой грудью озарено любовью к внучке. Руки топорщатся в стороны, никак их к валикам грудей не прижать, вдоль тела не опустить, и, если бы можно было представить себе толсторукого пингвина или моржа на южном солнце и в платье с вензелями, таков он бы и был. Всё в этой паре гротескно, презираемо художником: и избыток плоти, и недостаток ума.

Словно бы разглядывая своё и своей уже супруги будущее, на старика задумчиво смотрит полуразвалившийся на плетёной садовой скамеечке пока ещё стройный молодой мужчина – возможно, сын этой пары. А может быть, зять, и тогда их дочь – эта дама, играющая с котёнком слева от гранд-мер? Нет, вряд ли: в семье, где такое количество маленьких детей, их мать никогда не найдёт времени кокетливо поиграть с котёнком. Это, скорее всего, ещё одна дочь стариков, которую никак не выдадут замуж. Наверное, под видом игры с котёнком она играет с мужем сестры, которая либо в окошке на втором этаже, либо затаскивает в дом ещё одного ребёнка, девочку в пышном белом платьице – поперхнулась? Порезалась? Описалась?

Наказана!

Статичные фигуры взрослых на первом плане перемежаются детьми: девочка-подросток тянется к сестре с поцелуем или утешением, мальчик на скамейке с отцом, девочка беседует с бабушкой, наказанная в доме; и на траве, с собственным пикником одинокий малыш, с которым Дада ассоциировал себя.

Разглядывая эту огромную ироничную картину, зритель в лице Дада почувствовал совсем не то, о чём писал художник. Глупые? – Да! Скучные? – Да! Толстые? – Да! Смешные? – Тысячи раз да! И всё же они были семьей, с домом, садом, спальнями для девочек и для мальчиков… С собаками! И кошка с котятами есть… Гранд-мер и гранд-пер сохранили этот чудесный дом, не пропили и не потеряли, и следили за чудесным ухоженным садиком вокруг, и наверняка у такой бабушки получаются одни из лучших в округе равиоли Дофине! А если уж она возьмется осваивать, кроме своих выдающихся, воздушных, как взбитые сливки, гратенов или пирогов с грецкими орехами, новое какое блюдо – да вот хоть артишоки в костном мозге даже или на спор фаршированное свиное копыто! – будьте уверены: блюдо выйдет не хуже, а иной раз и лучше оригинального исполнения!

Бабушка умела и любила уметь готовить. Даже деда она обучила простейшему и вкуснейшему блюду, которое, к восторгу своих собутыльников, он легко собирал на костерке в лесу, если приятели решали поохотиться. Всё очень просто, но ты всегда будешь сыт, а значит, никогда не пьян. Понял? Не кричи. Я положу тебе в корзинку для пикника всё уже порезанное: ломти хлеба, копчёную грудинку, порезанный чернослив, единственное, что будет нужно порезать самому – реблошон, кусков сыра надо по количеству бутербродов. Понял? Не кричи. Разогреваешь на огне сковородку, поджариваешь кусочки грудинки. На каждый ломоть хлеба кладёшь по куску сыра, грудинку и кусочки чернослива. Дальше надо подержать бутерброды на огне, пока сыр не расплавится. Есть горячими! Понял? Не кричи.