– Что-то много в последнее время вешают на этого Клинского, – вполголоса произнесла я. – Сначала взяточничество, а теперь вот – делишки с Ольхой и его милыми ребятишками. Н-да-а-а… Черт-те что! Ну и где же наш замечательный Костя?

Лицо Докукина вдруг как-то сразу стало темным и мрачным, глаза как-то запали, а длиннющий нос, которым он время от времени трубно шмыгал, казалось, еще больше завалился вправо – одним словом, краше в гроб кладут.

Он облизнул тонкие серые губы и хрипло произнес:

– Вот ты говоришь, что ему никто не страшен… что он такой… вот. Да я и сам видел, как он вел себя там, в этой сауне. Но вот только бывает… в-в-в… Господи… что это?! Погоди!! Что… что там?

Докукин отвалился назад, на спину, его голова безжизненно сползла на подголовник кресла, и в маленьких мутных глазах я прочитала неописуемый животный страх – словно он, глядя поверх моего плеча, увидел у меня за спиной что-то невыразимо жуткое и чудовищное…

Я с гулко плеснувшимся в груди сердцем – вроде что-то оборвалось – обернулась.

Никого не было, только блики от экрана включенного телевизора плясали по лакированной поверхности двери.

– Не сходи с ума, Коля, – произнесла я.

– А вот это… не сходи с ума… – простонал он и попытался поднять руку, но она не послушалась его, продолжая лежать, как парализованная, на подлокотнике кресла.

И тут я похолодела – потому что услышала.

Тоскливый, щемящий, стенающий вой, от которого против воли, против всех здравых и рациональных соображений, стыла в жилах кровь, вой, упругой змеей невыразимого ужаса проникающий в тело… звук, от которого немели руки и хотелось упасть лицом в пол, закрыть голову руками и лежать так, пока мир не завертится и не уйдет от тебя…

И тут я вздрогнула, словно мне приложили к телу раскаленное железо.

Бах! Бах! Бах!

Три выстрела, следующие один за другим где-то там, у Волги, метрах в трехстах от дома – и вдруг онемевший и оглохший воздух вокруг нас буквально взорвался от неистового, почти человеческого вопля боли, неожиданно сорвавшегося все до того же леденящего кровь стонущего воя… но теперь он дошел до какой-то критической отметки и медленно сполз до тоскливого, исполненного жуткой боли стенания.

И оборвался.

Я отказывалась верить всему происходящему. Тому, что видят мои глаза. Тому, что слышат мои уши, – и тому, что дьявольски хохочет и рвется в распираемой невесть откуда натекшим страхом груди.

Но…

Ходики над головой Докукина застонали, захрипели, словно не деревянный ящик это был, а живое существо, и словно рвались в груди этого существа какие-то жуткие струны… и в тот же миг Коля глухо вскрикнул и упал с кресла головой о пол.

И скатился, как безвольная тряпичная кукла…

…Вероятно, Курилов в самом деле несколько потерял квалификацию. Потому что, благополучно скатав в город и закупив в супермаркете всего по полной продуктово-пищевой программе (правда, с трудом удержавшись от реализации врожденной тяги к незаконному заимствованию чужого добра – а в этом Константин не без основания считал себя виртуозом), он-таки заблудился.

Все было хорошо до того момента, пока дорога не разветвлялась уже где-то на подъездах к Заречному. Курилов точно знал, что одна из ответвлявшихся дорог вела в поселок, где жил Докукин, а вторая заворачивала на нефтеперерабатывающий завод.

– На трассу «Формулы-1» для прогревочного круга выезжает болид «Феррари», пилотируемый двукратным чемпионом мира Михаэлем Шумахером… – пробормотал Костя, в задумчивости остановившись на дорожной развилке. – Черт его знает… налево пойдешь, коня потеряешь, направо пойдешь – сам подохнешь…

Придется звонить.

Курилов дотянулся до мобильника и начал набирать номер. Сначала один, потом другой. Никто не отзывался.

Курилов злобно швырнул телефон на заднее сиденье и задумался.

– Вправо! – наконец решил он и легко ударил ладонью по рулю.

В этот момент прямо на него вылетела какая-то машина и резко остановилась, словно ударившись о столб. В свете фар мелькнула какая-то тень – вероятно, низко пролетевшей ночной птицы, – и свет погас.

Из машины – а это оказался «уазик» патруля ППС – выскочили двое в милицейской форме и бросились к «Ауди», в которой сидел Курилов.

Тот, кто добежал первым, выхватил пистолет и направил его на лобовое стекло, за которым маячила недоуменная физиономия Кости.

– Выходи из машины! Клешни на капот! Ноги раздвинуть! – рявкнул мент и буквально выволок озадаченного Курилова из автомобиля и поставил его в искомую стойку. Грубые руки обшарили Курилова с ног до головы, ощупали пистолет, висящий на правом боку в кобуре, и неожиданно проигнорировали его, словно это был, скажем, мобильный телефон, – а потом Костя нежданно-негаданно получил такой мощный удар прямо между ног, что в ушах зазвенело, а все тело пронзила ослепительная, чудовищная, непереносимая боль.

Константин молча упал, а тот, кто ударил его, провел профилактическое касание головы заблудшего гражданина кулаком левой руки – грубо, наотмашь, непрофессионально, но тем не менее очень даже чувствительно, – и Курилов ткнулся носом в жирную грязь.

– Ты что, Димон? – вдруг раздался над ним испуганный голос. – Да ты че, с роликов соскочил, Дима? Ты че его… так?

– А ты не понял, – хрипло отвечал первый и ударил сжавшегося в комок Курилова ногой. – Он же того… сейчас сядет в машину и уедет… а тогда еще не было машин…

Удивление пересилило даже боль: Костя поднял голову, чтобы увидеть человека, который нес такую чушь. Этот плотный, коротко остриженный лейтенант с круглым, быть может, преимущественно добродушным лицом не был похож на пьяного, но тем не менее он действовал и говорил, словно его сознание было чем-то затуманено.

Зомбирование, мелькнула устойчивая формулировка, столь неуместная здесь.

– Ты не видишь, что ли, Вовка, вот он ползет… смотри… а-а-а, смотри!

Лейтенант Дима подскочил к Курилову и ударил по тому месту, где только что была его, Кости, правая нога. Ботинок лейтенанта рассек темноту и врезался в боковую дверцу куриловской «Ауди» с такой силой, что по корпусу машины прокатилась легкая дрожь, а мент утробно взвыл.

– А-а-а, – орал он, – я же говорил тебе, что он… что он щас начнет растворяться!!

Курилов медленно встал и с изумлением посмотрел на сидящего на земле Диму, который подтянул к себе ступню ушибленной ноги и качал ее с таким видом, как мать качает приболевшего ребенка, – и не переставал при этом дико вопить.

– Вы что, ребята, – тихо проговорил Константин и повернулся ко второму милиционеру, который, по всей видимости, был изумлен поведением своего товарища не меньше Курилова, – вы что-то не то съели на ужин?