Начальника отделения не слишком обрадовал визит представителя полиции.

—      Я полагал, что сделал все от меня зависящее, сообщив по телефону в полицейское управление о полученном мною от господина Амстеда письме, в котором он доводит до моего сведения о предпринятом им необычайном и прискорбном самоубийстве. Одновременно мною было препровождено по почте в полицию и самое письмо — заказным почтовым отправлением. Не думаю, чтобы паше отделение могло предоставить в распоряжение полиции какие-нибудь дополнительные сведения, которые пролили бы свет на это печальное событие.

—      И все-таки разрешите мне задать вам несколько вопросов. Как могло случиться, что письмо Амстеда, написанное и отправленное в день его самоубийства, было прочтено с таким запозданием?

—      Это следует отнести за счет порядка прохождения корреспонденции в нашем отделении. Обычно бумаги проходят еще более долгий путь, чем это письмо. Если же мне все-таки удалось ознакомиться с содержанием письма господина Амстеда раньше обычного, то это объясняется тем, что письмо было адресовано лично мне, а это дало мне право предполагать, что и по содержанию оно носит чисто личный характер, как это в действительности и оказалось.

—      Но ведь в последний день своего прихода на службу сам Амстед тоже как будто получил письмо. Это случилось именно в день его самоубийства. По данным, которыми располагает полиция, письмо пришло около двух часов дня, и непосредственно вслед за этим Амстед ушел из министерства. Установлено далее, что полученное письмо явно взволновало господина Амстеда. Есть поэтому все основания предполагать, что получение письма так или иначе связано с его решением лишить себя жизни.

—      Пожалуй. Основания для такого предположения действительно имеются.

—      А подвергалось ли это письмо обычной канцелярской обработке? Я спрашиваю об этом потому, что для нас важно установить — сколько времени прошло между отправкой письма н вручением его Амстеду.

—      Судя по тому, что мне удалось выяснить, письмо было доставлено господину Амстеду, по-видимому, посыльным из киоска. Значит, письмо это не входило в общую почту, прибывшую в этот день в министерство, и, следовательно, не подверглось обычной канцелярской обработке, а было непосредственно передано посыльным в руки господина Амстеда. Значит, между отправкой и доставкой письма никак не могло пройти много времени.

—      Очень вам благодарен. Это очень важные сведения. А теперь, господин начальник, позвольте спросить, нет ли у кого-либо в министерстве каких-нибудь предположений относительно причин, толкнувших господина Амстеда на этот отчаянный шаг?

—      Нет. Мы ничего не знаем о побуждениях господина Амстеда.

—      Что думаете вы лично о господине Амстеде? Не замечали вы за ним каких-нибудь признаков нервозности, неуравновешенности? Изменился ли он как-нибудь за последнее время?

—      Нет. Нисколько. Господин Амстед всегда отличался спокойным нравом и выдержкой.

—      А его отношения с сослуживцами? Его любили?

—      Да. Решительно все любили и уважали.

—      Не было ли у господина Амстеда каких-нибудь затруднений? По работе, например?

—      Нет. Абсолютно никаких. Господин Амстед никогда не давал ни малейшего повода для недовольства его работой. Он был старателен и безупречен во всех отношениях. Человек порядка, энергичный, надежный. Словом, исполнительный и прекрасный чиновник.

—      А что вы лично думаете о нем?

—      Лично я всегда был самого высокого мнения о господине Амстеде. Я испытывал большое уважение к нему и его супруге. По торжественным дням они неизменно бывали у меня. По-моему, оба они исключительно приятные люди.

—      Между вами не возникало никаких трений?

—      Нет. Никогда. Я не могу припомнить ни одного случая, когда бы господин Амстед подал хоть малейший повод для недовольства им.

—      А с товарищами по работе у него были хорошие отношения?

—      Да. Насколько я могу судить, самые прекрасные.

—      И ни у кого не возникло никаких предположений или подозрений насчет причин самоубийства?

—      Нет. Это загадка для всех нас. По-моему, причиной может быть только внезапное заболевание. Возможно, это помешательство.

Не много удалось почерпнуть сыщику в 14-м отделе военного министерства. Не больше он добился и от других сотрудников отделения. Никто из коллег господина Амстеда не мог что-нибудь добавить к уже сказанному начальником отделения.

—      Мы даже и за последнее время не замечали в поведении господина Амстеда ничего особенного. Он был всегда старателен и уравновешен. Никто нз нас ничего плохого сказать о нем не может, — отметил секретарь Хаугорд.

—      Господин Амстед был очень внимателен и предупредителен. Настоящий джентльмен. Способный и культурный человек! — сказала фрекен Лилиенфельдт.

Господин Амстед ни с кем не ссорился, никому не завидовал, ни к кому не питал вражды. Словом, ни намека на то, что покойный мог вызвать у кого-нибудь в министерстве гнев или досаду.

В коричневом портфеле, который он в тот роковой день оставил в министерстве, не оказалось ничего, кроме утреннего выпуска газеты от 9 октября и маленькой пачки сигарет. Ни в ящике письменного стола, ни в шкафу не нашлось ничего, имеющего отношение к катастрофе. Там лежали исключительно деловые бумаги.

Собственную чашку господина Амстеда, фотографию его жены и сына предполагалось отослать вдове вместе с тростью и портфелем.

Единственное ценное сведение, которое удалось получить сыщику в красном доме, заключалось в том, что письмо, взволновавшее господина Амстеда и, очевидно, вызвавшее его поспешный уход, доставил ему посыльный из киоска.

Разыскать киоск, из которого было отправлено письмо, оказалось для полиции сравнительно легким делом. Это был киоск на Новой Королевской площади. Здесь полиции представили собственноручную расписку господина Амстеда в получении письма.

Киоскерша, дежурившая в тот знаменательный день, даже вспомнила, кто доставил письмо. Его принес маленький мальчик.

Это, конечно, мало прибавило к тому, что уже было известно. Ясно было, что не мальчик же являлся отправителем письма. По приметам он никак не походил на Лейфа. К тому же Лейф в это время был в школе. По-видимому, мальчик, сыгравший роль посыльного, случайно попался отправителю, который и поручил ему за известное вознаграждение доставить письмо в киоск, не желая быть узнанным.

Но кто же все-таки этот отправитель?

У молодого полицейского чиновника возникли на этот счет свои соображения. Но пока это были только догадки, которые он, естественно, предпочел до поры до времени не сообщать в полицейское управление.