В какой-то момент, когда в доме царила полная тишина, папа подошел ко мне.

— Лиз, — заговорил он, — я не пропускаю ни одной встречи Общества анонимных алкоголиков. Они мне очень помогают. Есть встречи и для членов наших семей.

Я ожидала оскорблений, осуждения, наказания, но ничего этого не было. Отец сказал:

— Я совершил по отношению к тебе некоторые поступки, о которых ты, возможно, плохо помнишь. Ты, наверное, попыталась спрятать от себя эти воспоминания.

Я почувствовала, что дрожу, как будто от холода. Я обхватила себя обеими руками, пытаясь унять эту дрожь и часто дыша. Его слова как будто распахнули дверь, за которой скрывались эти воспоминания, и я, как наяву, увидела свою спальню и безжалостно падающий в нее из коридора свет. Я сжалась, пытаясь закрыть эту дверь, но она не желала закрываться.

— Возможно, тебе захочется прийти на наши встречи, — продолжал он. — Подумай об этом.

Но чем могло помочь мне посещение нескольких собраний? Я сомневалась, что мне это нужно, но в чем я была уверена, так это в том, что мой отец очень изменился, стал совершенно другим человеком. В его голосе звучала искренняя забота обо мне. К счастью, отец не пытался меня обнять или прикоснуться ко мне, но он вручил мне удивительный подарок — свое раскаяние и совет по поводу того, где я могла бы получить необходимую мне помощь.

Я начала ходить на собрания к анонимным алкоголикам и увидела, как много людей сражается со своими пагубными пристрастиями и зависимостями или, как было в моем случае, с последствиями подобных пристрастий у членов своих семей. С Робом мы подружились еще прежде, чем я начала работать в Сенате. С тех пор поддерживали дружеские отношения. Как ни странно, но он начал посещать собрания одновременно со мной. Мы стали встречаться, тем самым нарушив одно из священных правил этой организации, всячески поддерживали друг друга весь этот трудный период, и в конце концов все увенчалось тем, что в нашей жизни появился Аттикус. Именно тогда началась коренная перестройка моей психики, и я узнала, что такое абсолютная любовь.

Аттикус стал первым созданием, полюбившим меня совершенно безусловно. Он стал спасательным кругом, который бросила мне Вселенная. У него я научилась принимать любовь тех людей, кто готов был мне ее дать, и беспечно отмахиваться от тех, кому я была не нужна. Без него мое существование завело бы меня в мрачный тупик безысходности. Кроме того, Аттикус привел меня в мир собак. Без этого пса мое выздоровление было бы лишено высшего смысла. А также у меня не было бы ни Данте, ни Бу.

* * *

Мое собственное прошлое позволяло мне отчетливо видеть, что Лоренс вымещает на Бу свои неудачи и огорчения. Несмотря на все усилия, у меня не получалось помочь Лоренсу проявить больше терпения в отношении Бу, которому было всего четыре с половиной месяца. Хотя в том, что собака этого возраста испытывает трудности с освоением концепции туалета, не было ничего необычного, как правило, существуют хотя бы признаки того, что пес начинает осваивать этот непростой навык. В поведении Бу таких признаков не было.

— Мне кажется, он все это делает назло, — как-то раз заметил Лоренс.

— Бу не совершает эти промахи назло, — возразила я. — Ему просто нужно больше терпения и помощи.

— Мы можем хоть как-то ускорить этот процесс?

— Можем, — кивнула я. — Если переключимся на что-нибудь забавное и сменим тему разговора. Если Аттикус не постеснялся помочиться перед Рэмси Кларком, то что такое несколько луж в нашем доме? Тем более что Бу все еще учится.

Но атмосфера в доме нисколько не разрядилась, а Лоренс произнес:

— Бу — не Аттикус.

Я часто плакала, уткнувшись лицом в мягкую густую шерстку Бу, надеясь на то, что смогу добиться своего и этого кроху полюбят в его собственном доме. Лоренс всем сердцем любил Аттикуса и Данте, но бедняжке Бу не прощалось ничего. Это уязвляло меня до глубины души. Но ничего не попишешь — песика необходимо было обучить делать свои дела на улице, чтобы Лоренс смог сосредоточиться на том, что его действительно приводило в отчаяние, — на состоянии своего здоровья.

Я не понаслышке знала, как много сил отбирает плохое самочувствие. Я понимала, что Лоренс страдает от боли, что он нервничает, злится и, скорее всего, боится. Я прошла через все это несколькими годами ранее, когда боли в суставах стали настолько сильными, что двухчасовой сеанс в кинотеатре превращался в настоящее испытание и я плакала в конце каждого фильма, даже если это был боевик. Рамки моего общения сузились до предела, жизнь моей собаки стала неполноценной, и мне казалось, что теперь так всегда и будет. Каждый вечер, когда я карабкалась к себе в мансарду, где спала вместе с Мерлином и Тарой, Аттикус, подняв голову, провожал меня взглядом. Я обещала ему, что обязательно найду квартиру с лифтом и местом для большой кровати, в которой он сможет спать вместе со мной и кошками. Я знала, что он понятия не имеет, о чем я говорю, давая подобное обещание. Но мне самой от этого становилось легче, потому что он каждый раз наклонял голову, точно так же, как делал это, когда я предлагала ему какое-нибудь лакомство. Ему явно что-то нравилось в том, что я говорила. Долгие годы мое существование определялось ограничениями, которые налагали на меня боль и другие симптомы. У меня были проблемы с кожей, я страдала от сухости в глазах, носовых проходах и во рту, а мои пальцы необъяснимым образом белели и немели.

Но мой диагноз постоянно менялся в зависимости от того, к врачу какого профиля я обращалась. Таким образом, я страдала от смешанного заболевания соединительной ткани, от волчанки, от фибромиалгии и, уж совсем курам на смех, от наличия ложных суставов. В отличие от меня, диагноз Лоренса был однозначным. И хотя в этом заключалось какое-то утешение, поскольку проблема была ясна, ему тем не менее предстояла долгая борьба. Необходимо было подобрать оптимальный план лечения и научиться бороться с хроническими состояниями. Я совершенно точно знала, что он чувствует, и не уверена, что пережила бы те мучительные годы в Нью-Йорке без утешения, которое мне предлагали Аттикус, Тара и Мерлин. Оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, как эти животные помогли мне сохранить здоровье, рассудок и способность общаться с другими людьми. Преданный и безусловно принимающий меня Аттикус всегда был рядом. На самых разнообразных уровнях он продемонстрировал мне жизненно важные преимущества динамических связей людей и животных. Тогда я этого еще не понимала, но он преподавал мне драгоценный урок, убеждающий в том, какой успешной может быть психотерапия с привлечением животных.

Видя, как мучается Лоренс, я не могла не думать о том, что если бы он хоть немного приоткрыл свою душу малышу Бу, то почувствовал бы себя значительно лучше. Возможно, и процесс выздоровления пошел бы быстрее. Но для этого необходимо было отнестись к щенку с большей теплотой.

* * *

Одной из причин, объясняющих, почему я так мечтала о том, чтобы Лоренс принял в свое сердце Бу, был тот факт, что этот пес как никто другой напоминал мне меня. Он точно так же медленно учился и страдал от недостатка уверенности в собственных силах. Пытаясь защититься от окружающего мира и его осуждения, я замыкалась в себе. Этот страх мешал мне искать работу так, как это делают все люди. Я просто всякий раз оказывалась в нужном (нужном ли?) месте в нужное (нужное ли?) время. Когда мне пришлось покинуть издательство, я тряслась от ужаса при одной мысли о необходимости искать другое место. Но тут снова вмешался случай, и я получила работу с помощью друга моего друга, друг которого как раз приобрел литературное агентство и подыскивал человека, способного руководить его офисом. Я нуждалась в работе, и эта работа сама меня нашла. Агентство пережило землетрясение в виде перехода из рук в руки, и офис был завален грудами бумаг. Чтобы привести все дела в порядок, мне пришлось работать по шесть дней в неделю. Впервые с тех пор, как в моей жизни появился Аттикус, я не нуждалась в его постоянном присутствии рядом со мной на протяжении всего дня. Я окрепла и уже могла самостоятельно стоять на ногах.