— Ты, Кузя, не ворчи, а лучше решай свою судьбу. Иль со мной в бега иль со святым отцом его судьбу разделишь пока...

* * *

С первыми лучами солнца на площади перед мечетью начал собираться народ. Верхом за злобных скакунах носились воины в лохматых папахах, все на конях и в полном вооружении. Женщины в длинных чадрах, не отличимые одна от другой, собирались, как пташки, в щебечущие стайки. Седобородые старцы заняли почётные места на скамьях под стенами мечети. Босоногая малышня бесстрашно шныряла между ногами коней, с громким гоготом гоняя тряпичный мячик. Последними прибыли владетель Кули-Юрта Абдаллах и его почётный гость Цица, сменивший алую феску на бирюзовую шёлковую чалму.

Фёдор неотлучно следил за толпой через прутья стены. Не мелькнёт ли рыжая коса среди лохматых папах и вышитых одежд горянок.

— Я не хочу умирать. Я буду сражаться, — горячее дыхание Магомая обжигало кожу над ухом.

— «Не верь врагу» — так говорил мой отец. Может быть, это твой отец убил его и моих старших братьев неподалёку отсюда? — ответил Фёдор, не оборачиваясь.

— Я из рода безумного Дудара, рождённого с мечом. Это далеко отсюда, за горами, — последовал ответ. — Мой отец не убивал твоего отца. Вдвоём у нас больше шансов. Посмотри: ты избит, ты ранен, ты плохо ел и мало спал в плену, а я ещё полон сил. Да и как ты побежишь в кандалах?

Фёдор нашёл в себе силы оторваться от толпы на площади и посмотреть наконец на Магомая. Взгляд казака упёрся в поросшую густым курчавым волосом грудь. Могучие мускулы бугрились на ней.

Воин сидел на корточках рядом с казаком. Даже в таком положении он был на голову выше Фёдора. Ни ошейника с пушечным ядром и наручных кандалов уже не было на теле его.

— Куда ж ты дел свои украшения, воевода? — изумился казак.

— Снял. Гяурский снаряд на цепи при себе оставил. Им от погони можно отбиться. — Магомай двумя пальцами ухватился за порыжелую чугунную цепь, легонько приподнял ядро. — Давай и тебя освобожу. Только с условием: выбираться вместе будем.

— Врёть, Федя, не верь! Эвто предательское племя, — шёпотом встрял Кузьма.

Отец Энрике молчал, уставив неподвижный взгляд в пространство. Исмаил, напротив, напряжённо прислушивался к задушевной беседе товарищей по несчастью. Княжеский сын сидел в дальнем углу темницы. Чугунные кольца кандалов валялись на соломе рядом с ним.

— Смотри, гяур? Я снял с Исмаила кандалы. Сниму и с тебя. Там за стеной, — он взмахнул богатырской десницей, — путаница улиц. Все люди сейчас здесь, на празднике. Я знаю, где они держат наших коней, видел!

Мы с тобой уйдём прямо сквозь стену. Исмаил-бей с нами. Найдём коней — и в лес. Ну как тебе план, казак? Соглашайся...

Не дожидаясь ответа, неожиданно, он ухватился за шейный обруч. Кандальное кольцо легко разогнулось, словно было не выковано из железа, а вылеплено из теста. Заклёпки посыпались в солому. Ещё через минуту Фёдор жадно растирал освобождённые от оков, саднящие запястья и лодыжки.

Кузьму и отца Энрике освободить не удалось. Дощатая дверь отлетела в сторону. Аббас и Насрулло ворвались в темницу и остановились на пороге присматриваясь к сумраку. За их спинами топтались в нетерпении ещё трое абреков с ружьями наперевес. В тот же миг тяжёлая кандальная цепь взвилась в воздух, брошенная могучей рукой Магомая. Она летела, вращаясь в воздухе, пока не встретилась с головой бедолаги Насрулло. Мальчишка рухнул, как подкошенный. Из раны на голове хлестала кровь. Истошно вопя, Исмаил-бей ринулся в битву, вооружённый всё той же кандальной цепью. Прогремел первый выстрел, затем второй. Пространство темницы заполнил едкий пороховой дым. Толпа на площади взревела. Исмаил-бей оказался отважным и ловким бойцом. Аббас рухнул замертво первым с переломной шеей. Прочие абреки побросали ружья. Сверкающие лезвия шашек выпорхнули из ножен. Заливисто хохоча, Исмаил-бей молниеносным ударом выбил шашку из рук противника и тут же, на лету, перехватил её за рукоять. На юношеских щеках его пылал горячечный румянец. Совсем недавно испуганный и удручённый, он полностью преобразился. Боевой азарт и праведный гнев осеняли его юное чело. Посреди убогой хижины стоял закалённый в боях воин, готовый умереть, отстаивая право на жизнь и свободу.

Кузьма, истошно визжа, пытался освободиться от оков. Он тряс и раскачивал сосновый столб. С потолка на головы сцепившихся врагов сыпалась древесная труха и обломки ветхой кровли.

Воспользовавшись всеобщим ослеплением, Фёдор отчаянно бросил тело в противоположную от места схватки сторону. Он надеялся с первой попытки, с ходу пробить плетёную стену. Но не в том месте, где рассчитывал Магомай. А там, где обвалилась глина, где сквозь неплотно прилегающие прутья была видна покрытая чахлой травкой площадь, мечеть и эшафот. К сожалению, места для разбега не нашлось, и казак потратил немало сил, вколачивая изболевшееся тело в ореховые прутья стены. Наконец Магомай помог ему. Оба вывалились на площадь, под ноги коней. На пороге темницы кипел бой. Юный Исмаил-бей, вооружённый саблей и кинжалом, танцевал последний, смертный танец в кругу осатаневших от ненависти врагов. Он стал мишенью для выстрелов и ударов, для звериной, грубой ненависти. Но он был всё ещё жив. Враги не желали ему почётной гибели в бою с неравным противником. Исмаил-бею была уготована жалкая участь жертвенного животного.

— Я остаюсь, казак, — крикнул Магомай, кидаясь на спины окруживших Исмаил-бея врагов.

* * *

Фёдор бежал по узким улочкам аула, не разбирая дороги. Страх и отчаянная жажда свободы вливали в изнурённое пленом тело новые силы. Инстинкт разведчика вёл его к окраине селения, в лес. Он не слышал свиста пули. Лишь почувствовал тупой удар в левое плечо. Фёдор остановился, опустил голову. Алая пульсирующая струйка сбегала по грязной льняной рубахе. Коже стало тепло, как будто мамка плеснула тёплой воды из бадейки, чтобы сыночек мог умыться с дальней дороги.

* * *

Знакомый запах свежеиспечённого хлеба и банного дымка. Тёмная, в блестках первой седины коса вокруг головы, ореховые, тёплые глаза на смуглом лице, знакомые с детства агатовые серёжки, добытые дедом в жестоком набеге на прикаспийкие крепости.

— Проснулся, сынок? А я уж баньку натопила...

— Мама...

— Я седло и сбрую пока в сарайке сложила, ты уж сам смотри... Тут Николка на днях забегал, всё о тебе справлялся, когда до дома прибудешь. А что я ему отвечу, коли сама не знаю? Дашенька и Вася уже помощниками стали. И капусту с нами резали и молотить тоже помогали... А так всё по-прежнему, только вот старик Никифорыч на Троицу помер, так он уже старый был ...

Высокий голос то отдалялся, то приближался. От печи к лавке и дальше, в сени. Там слышался плеск воды. Фёдор прикрыл глаза, вдыхая запахи родного жилья.

— Может, попить тебе, сынок?

— Может быть...

Он ощутил холодное прикосновение к щеке и к губам, почувствовал сладковатый вкус воды во рту. Открыл глаза.