так тщательно скрывает?»

– А что такое сахарный диабет, Анна Генриховна? – спросила Наташа Игнатьева.

– Это тяжёлая болезнь. Это когда поджелудочная железа неправильно реагирует на увеличение глюкозы в крови.

– А как она лечится?

– А что будет дальше?

– А как ею заражаются?..

Вопросы сыпались один за другим, и Анна Генриховна, как могла, отвечала на них.

– А от этой болезни можно умереть? – спросила я.

– Можно. Поэтому я и прошу вас быть внимательными к бедной девочке.

На этом наш ликбез был окончен.

Глава третья

Конкурс чтецов

Таня часто пропускала уроки, но даже когда приходила, её почти никто не замечал: она редко вставала, сидела за партой даже на перемене, читала какую-нибудь книгу и ни с кем не разговаривала. Нам казалось, что с каждым днём девочка становилась всё прозрачнее. В классе её не трогали, не обижали. Она не пела с нами в хоре, не ходила на физкультуру. Её почти не вызывали к доске. Видимо, все боялись, что Таня будет волноваться, что у неё поднимется сахар и она умрёт. Но однажды она нас всех очень удивила.

В школе должен был проходить конкурс чтецов, и Анна Генриховна выбирала, кто из класса достоин участвовать в этом конкурсе. На участие имели право все. Все, кроме меня, хотя я лучше всех читала стихи. И ребята это знали.

Когда Анна Генриховна спросила: «Дети, кто хочет участвовать в конкурсе чтецов?» – я подняла руку.

«Ты, ты, ты и ты», – назвала Анна Генриховна счастливчиков.

– Я тоже имею право читать стихи, – встав из-за парты, твёрдо сказала я.

– А ты, Берман, – ненадёжный человек. Сначала научись себя вести по-человечески. Научись старших уважать. Это тебе литература, а не какой-нибудь труд. Здесь чувствовать нужно!

– Я могу чувствовать, Анна Генриховна. Возьмите меня тоже. Я, честное слово, буду уважать старших, – пообещала я.

И тогда подняла руку Таня Акимова.

– Можно мне тоже участвовать в конкурсе?

– Ну… да, конечно! – растерялась Анна Генриховна. – А что ты будешь читать?

– Я Маяковского люблю.

– Для того чтобы читать стихи Маяковского, сила нужна, Акимова.

И тогда Таня вышла из-за парты, и мы впервые услышали её голос. Мы даже сначала не поняли, что это читала Таня.

– «Прощанье», Владимир Маяковский, – сказала Таня и замолчала. Потом, будто бы собравшись с мыслями, она начала читать:

– В авто,последний франк разменяв.– В котором часу на Марсель? —Парижбежит,провожая меня,Во всейневозможной красе.Подступайк глазам,разлуки жижа,Сердцемнесентиментальностью расквась!Я хотел быжитьи умереть в Париже,Если б не былотакой земли —Москва.

Мы все молчали и смотрели на Таню. Мы ничего не поняли из этого стихотворения, но столько силы было в её голосе, столько страсти, что мы невольно захлопали в ладоши и закричали «браво!».

Анна Генриховна так же, как и мы, не ожидала такого прочтения от слабенькой девочки. Она посмотрела на Таню и произнесла:

– Мне не совсем понятен твой выбор, Акимова. Это стихотворение тебе не по возрасту. Но читаешь ты хорошо. Поэтому я записываю тебя на конкурс.

Потом Анна Генриховна посмотрела на меня и сказала:

– Ладно, Берман, и ты читай. Только без фокусов.

Я обрадованно кивнула, и мы все стали готовиться к конкурсу чтецов.

Но этому конкурсу не суждено было состояться.

Глава четвёртая

Смерть

Конкурс был назначен на понедельник, а в воскресенье вечером у нас в доме раздался звонок. Лиза подняла трубку, а я в это время держала на руках маленького Мишеньку.

– Как умерла? Это правда?

Я напряглась и неотрывно следила за Лизой.

– Хорошо. Конечно, конечно. Мария будет на похоронах, конечно.

Лиза положила трубку, а я тихонько положила Мишеньку на диван и осторожно спросила:

– Тётя Лиза, а кто умер-то?

Лиза подошла к дивану, взяла на руки сына и всего его обцеловала.

В этот момент в комнату вошла бабушка. Она услышала мой вопрос и остановилась как вкопанная.

– Таня умерла, Маша. Акимова Таня.

– Этого не может быть! – закричала я. – У нас завтра конкурс чтецов, и Таня должна читать стихи. Она лучше всех читает!

Бабушка подбежала ко мне и обхватила мою голову руками:

– Машенька, душа моя, успокойся!

– Да как же мне успокоиться, когда Таня Акимова умерла, бабушка?! Да что ты такое говоришь?

– Маша, послезавтра похороны, и Анна Генриховна сказала, что идёт весь класс, – сообщила Лиза.

Бабушка всплеснула руками:

– Она ненормальная, что ли? Как же это можно детей вести на похороны? Не пойдёшь, Мария Борисовна, и точка!

Я не понимала, что со мной происходило: слёзы сдавливали грудь, пытаясь вырваться наружу, но сил плакать у меня совсем не было. И тогда я стала тихонечко выть. Бабушка побежала на кухню, взяла валериановые капли, накапала мне в стакан и заставила выпить. Горькие капли привели меня в чувство, и я замолчала. «Как же мы завтра пойдём в школу? Мы придём, а Таня не придёт. Она лежит в гробу. Как же так?! Разве так бывает?» – подумала я, и горе из-за умершей девочки обрушилось на меня с новой силой: я опять заплакала.

Бабушка увела меня к себе в комнату и положила в свою кровать. Сама легла рядом. Она гладила мою голову, напевала какую-то колыбельную, пока я не уснула.

Утром бабушка проводила меня до школы. Дети входили в класс осторожно и тихо и вздрагивали от каждого шороха. На уроке русского Анна Генриховна нам сказала:

– Дети, произошло нечто страшное. Тани Акимовой больше с нами нет. Завтра в три часа будут проходить похороны, и мы идём всем классом. В девять тридцать утра я буду ждать вас у её дома. Вам нужно будет сдать по тридцать копеек на венок. Меня все услышали? Если кто не захочет попрощаться с одноклассницей – можете отсидеться дома, но вы – советские дети и должны выполнить свой долг. Бояться не нужно. Советские дети ничего не должны бояться.

Как после этих слов можно было «отсидеться»?

Я пришла домой, дрожа как осиновый лист.

Вечером был семейный совет.

– Она не имеет права приказывать детям! – возмущённо говорил папа. – Я буду жаловаться в горком партии.

– Борис Семёнович, вы отродясь не были партийным! Кто вас там будет слушать? Но я с вами согласна, что принуждать детей идти на похороны она не должна.

– Боря, Варвара Степановна, ну как вы себе это представляете: все пойдут, а Маша – нет?

– Вот примерно то же самое думают все родители сейчас. Я вообще не понимаю, как можно такие вопросы обсуждать с детьми? Почему она не собрала родителей? Это было бы гуманно, на мой взгляд!

– Борис Семёнович, а что, если позвонить директору? – искала выход бабушка.

– Директору? Вы помните эту мо… это лицо, напрочь лишённое интеллекта. В общем, решаем так: я завтра иду с утра в школу и скажу ей, что Мария не пойдёт на похороны.

И тут я опять заплакала. Все кинулись ко мне.

– Машенька, Тыковка моя, что случилось? Отчего ты плачешь? Девочку ужасно жалко, горе такое, мы понимаем…

– Папа, бабушка, тётя Лиза! Ну разве я не советский пионер? Это мой долг, понимаете? Я не прощу себя