Так что ригдамны сами торопятся перевалить власть на братьев. Или замуж выскочить за короля побольше.

Другое дело, что на сей раз люди получили не королеву, а непонятно кого, и это порождает смущение. Оттого и требовалось, чтобы церемония возведения „ригдамны Немайн“ в Хранительницы правды не особенно отличалась от коронации. То же, что „жадная сида“ оделась перед тем, как опуститься в назначенную купель, само по себе оказалось довольно правильно. Даже по самым старым правилам.

Друидические верования многое позволяли, но очень жестко требовали. Если блудницу христиане презирают, но и прощают, ибо милосердны и способны наказать плетьми и церковным покаянием, то друиды запросто забивали несчастных камнями. Или приносили в жертву — а это обычно означало сожжение заживо…

Те, кто надеялись увидеть голую, по сути, Хранительницу, разочаровались. Очень слабо. Потому что камбрийцы способны оценить скупую правительницу. И предпочесть рачительную хозяйку земли прельстительной транжире! Таков дух этого народа. Богатого — в отличие от тех же ирландцев, — хлебосольного и трудолюбивого. Но вот нищих — точнее, побирушек, не бедняков — они не терпят. Накормить голодного в Глентуи считается само собой разумеющимся. Никто здесь не вложит камень в протянутую руку! Пристроить человека к делу, каким бы ничтожным он ни был, полагается деянием правильным и ловким. Но бросить ни за что монету, даже самую мелкую? Камбриец скорей удавится. Бедняк, что трудится в поте лица своего, но не имеет везения свести концы с концами, достоин в их глазах уважения и помощи, тем более что невезение это часто почитается за козни нечистой силы. Бродячий поэт — и вовсе ремесло не хуже других, при некотором таланте и удаче позволяющее пробиться в верхушку сообщества бардов. Но бездельник, пусть даже калека? Да об такого и ноги вытереть зазорно.

Потому побирушек в Глентуи нет. А те, кто беден до нищеты, кормятся тем, что пасут чужие стада, — и самым обездоленным достаются самые грязные животные. То есть свиньи. Даже отшельники пасли свое стадо… И, нужно отметить, выпас в результате начал считаться занятием достойным отшельника и аскета…

А в нерожденном пока городе в устье Туи все бурлит и кипит. Вниз по реке сплавляются баржи и лодки с пищей и материалами, плоты из бревен, ревут пригоняемые стада, благодаря которым на столе каждого рабочего вдоволь мяса, но которые обогатили берег реки дурной вонью кожевенных мастерских. Кричащий холм разрыт, и жить приходится практически в земле, хотя и временно: Августина объявила, что добрые дома будут построены только после того, как будут закончены городские укрепления и церковь. Да, базилисса по-прежнему благочестива — в своем роде. И перевод Библии потихоньку продолжает. Одна страница в день, не больше, но это хорошо и достаточно. Подобный труд не терпит торопливости, зато требует точности. Хотя какое уж тут „потихоньку“, когда чтения проходят на будущей главной площади перед несколькими тысячами человек? А звонкий голос — истинное чудо Господне — разносится над изрытыми просторами, и слышит его всякий, и сиде вовсе не приходится кричать!

Впрочем, иначе и быть не может…»

Викарий это понимал — с тех пор как осмотрел вместе с Августиной будущую систему обороны. «Владычица Холма», как ее все чаще называли, щебетала про военную целесообразность, объем работ, преимущества заполненных соленой водой рвов перед сухими и пресноводными в условиях мягкой зимы, о том, что некоторые рвы — на возвышенностях — останутся все-таки сухими, и там нужно насыпать валы так, чтобы с одного можно было обстреливать подножия другого…

Викарий же за новизной и размахом видел одно — размеры города, который должен подняться за странной оградой из земли и воды длиной почти в половину римской мили. Викарий пытался себе его представить — выстроенным из серого шероховатого камня, лоснящимся на солнце всеми оттенками зеленой, синей, рыжей и черной черепицы. Но вспоминались размеры, и перед глазами вставал Новый Рим, град Константинов. И становился прозрачным хитрый замысел и отказ от восточной короны. Что толку править городом, в котором тебя ненавидят, править ненавистью и прорываться к власти через огонь и кровь? Мученический же венец противостояния злу любовью Августина принять не захотела или не смогла. Или — не имела на то права. Выбрала себе другой путь. Ей посильный. И посильный, пожалуй, только ей!

Многие укрепления, на языке фортификации — «верки», будущей крепости пока лежат линиями планов и топографических съемок на столе базилиссы, на полумильную ограду в любом случае не хватает людей, строителей пока защищает частокол, сохранившийся от осадного лагеря, и огромная осадная машина, которую удалось восстановить. Немайн пищала от радости: так, что вся округа сбежалась. И фермеры смотрели, как вылетающие из огромной пращи камни падают точно там, где река наиболее глубока и судоходна!

Об этом стоило написать, и викарий снова принялся выводить старомодным стилом — все перешли на птичьи перья, а он к новинке так и не привык:

«Я лично наблюдал то, что сида Немайн называет пристрелкой, и совершенно уверился, что Кер-Миррдин может более не опасаться набега по реке. Прошу тебя не удивляться, что я называю Немайн сидой — хотя ты и знаешь мое мнение насчет того, кем она является. Местных жителей все равно не переубедить, а прозвище „холмовая“ ей очень идет — и как хозяйке холмистых земель, и как римлянке. А еще оно ей нравится — по крайней мере, она не просто выглядит как сида, она и живет как сида — и выглядит день ото дня здоровее, несмотря на нескончаемые хлопоты. Суди сам: у нее на руках маленький сын, две ученицы и огромное количество дел, для которых требуется ее личное участие. Спасает только то, что как только она отлаживает какую-то операцию, то бросает и берется за следующую, а первая продолжает выполняться сама собой и силами людей, которых сида натаскала.

Вот тебе пример — канализация. Первое, что она заложила для нового города! По словам Немайн, строить это сооружение непросто — нужно очень ровно прокопать канавы — так, чтобы городские отходы в них не скапливались, а стекали в море. Я поначалу не понимал, чем это труднее мощения улиц. Выяснилось — нужна большая точность. Если на городской улице останется небольшая лужа от дождя, в этом нет ничего страшного. А лужа из отходов — это гниль, миазмы и зараза. Так вот — Немайн лично промерила первую траншею — и при ней были ее ученицы и другие люди. Теперь новые ветки ведут эти вновь обученные, а ученицы все дотошнейшим образом проверяют. Сама же Немайн занялась укреплениями.

Не могу не отметить — меня зовут освящать каждый фундамент, а вдоль рвов и по сторонам котлованов на короткое время устанавливают кресты. Немайн заверяет, что это, по сути, землеизмерительные приборы — весьма несовершенные, по ее словам, но достаточные. Кроме того, подобный подход позволяет обойтись без языческого обычая жертвоприношений при крупном строительстве. И все равно разговоры о том, что город возьмет дань жизнями сам, время от времени случаются. Пришлось пойти на поводу у суеверия и закопать на месте возведения центральной башни около двухсот солидов — сумму штрафа за смерть свободного человека. Что интересно, желающих откопать не нашлось.