я – какой-то мрачный мультяшный мозг, который сам себя не выпускает из серого мира? Я вспомнила, как восторженно он смотрел на меня широко открытыми глазами. Как складывал вместе ладони. Какие теплые были у него руки даже сквозь медицинские перчатки. Нет. Не может быть. Я ошиблась.

С тех пор прошел почти год.

И что же? Все это время мы с Марком встречаемся дважды в неделю. Лучше мне не становится, делается только хуже, и привело это к тому, что наши отношения охладели. Марк больше не встречает меня у лифта. Мне приходится ждать его в приемной, а он частенько опаздывает, задерживается с предыдущей пациенткой. И слыша доносящийся из спортзала заливистый женский смех, я понимаю, что пациентка эта еще верит в его целительную силу. Теперь Марк окликает меня с другого конца холла и отводит глаза, чтобы не смотреть, как я поднимаюсь со стула и хромаю к нему, приволакивая омертвелую ногу. Которая не желает лучше разгибаться, сколько бы он ни вгонял в нее иголок, сколько бы ни тянул, норовя выдернуть из сустава, сколько бы ни скреб ее медицинскими железяками, сколько бы ни вдавливал в нее пальцы, оставляя на коже темные синяки.

«Как у нас дела?» – спрашивает он. Но сразу же разворачивается и шествует в процедурный кабинет, зажав под мышкой мою всю больше разбухающую медицинскую карту. Потому что он и так знает, как у меня дела. Мне не лучше, мне никогда не становится лучше. Одна из «тех» пациенток. Мультяшный мозг, желающий жить под собственноручно нарисованным грязным небом. Женщина, которая отказывается верить в маленькие победы. Он честно пытается потушить пожар, а я продолжаю нахально утверждать, что меня пожирает пламя.

«Поговорите со мной, Миранда», – просит Марк.

А я вспоминаю мультик про страдающий от боли мозг. Про печальный нарисованный мозг, за которым, словно щупальца у медузы, тянутся нервы.

Мне хочется сказать Марку, что я способна выполнять инструкции. Что до него у меня был Люк, а еще раньше – Мэтт. И я следовала всем их предписаниям, несмотря на то что Люк был жестоким, а Мэтт – попросту безмозглым садистом. Что я осилила всю драконовскую программу Люка. Делала все упражнения по набросанным им от руки рисункам, хотя в процессе мои нервы и позвоночник орали благим матом. И Мэтта я слушалась, не обращая внимания на то, что при встрече со мной у него всегда был смущенный и испуганный вид. И на вопросы мои он не мог ответить. Каждый раз говорил: «Хмм, дайте-ка подумаю».

И программу Марка я тоже честно выполняла.

Мне хочется сказать Марку, что я умею доверять. Я хороший пациент. И я готова довериться профессионалу на разумный период времени – на несколько недель, даже месяцев. Просто опыт у меня был очень печальный, и Марк, к несчастью, не стал исключением. Вот почему я начала ходить на сторону – к Джону. Хотя и он тоже не сказать чтобы отличный специалист. Понятия не имею, куда меня заведут эти запутанные отношения.

Марк твердит мне: «Исцеление – это долгое путешествие».

А еще: «Боль – это информация».

Что я могу ответить человеку, который во все это верит? Притом верит безоговорочно.

– Миранда, – окликает меня Марк.

– Да?

– Говорите же.

Но все, что я хотела ему поведать – все важное, тщательно сформулированное, аккуратно записанное, – уже улетучилось из головы или рассыпалось в пыль.

– Нога все так же не слушается, – начинаю я.

Марк кивает. «Ну, конечно».

– Я даже согнуть ее не могу.

Марк кивает снова. Не можете, ясное дело.

– И она болит, – наконец, добавляю я. – Сильно болит.

Марк кивает в третий раз. Разумеется, она болит. И это нормально. Абсолютно нормально. Ведь боль – это информация.

Он пощипывает бородку.

– Где именно у вас болит?

– Здесь, здесь и там, – отвечаю я. – И тут тоже. Честно говоря, она вся болит.

И Марк опять кивает. Естественно. Это неотъемлемая часть. Часть путешествия, которое мы с ним совершим в следующие девятнадцать минут рука (в медицинской перчатке) об руку. Марк не устает мне напоминать, что было время, когда он тоже мучился от боли. От боли в пояснице: «Точно как вы, Миранда». Межпозвоночная грыжа, ага. L-4, L-5, хотите верьте, хотите нет. Так что проблема у нас с ним общая. У него даже синдром отвисающей стопы развился. Хотели операцию делать. Серьезно, именно так. Он с тремя хирургами консультировался, к одному даже в Нью-Йорк ездил. И этот, из Нью-Йорка, так ему и сказал: «Повезло вам, что я занятой человек». Потому что, судя по МРТ, его нужно было немедленно везти в операционную. Но хирург был в тот момент очень занят и решил дать Марку шанс излечиться самостоятельно. И Марк излечился, да, с помощью гиперэкстензии. Конечно, на это ушло несколько недель. Но ему же стало лучше. А все почему? Потому что он верил, что ему станет лучше. Маленькие победы. Дух превыше материи. «Наш разум всесилен, Миранда».

– Что именно вы чувствуете? – спрашивает Марк.

И наклоняется ко мне. Такой внимательный, такой искренний, что на мгновение мне даже становится его жаль. Начинает казаться, будто я притворяюсь.

– Можете описать свою боль? – добавляет он.

На меня внезапно наваливается усталость.

– Я не знаю, как ее описать, – наконец, отвечаю я.

И качаю головой. Кажется, я вот-вот расплачусь. Но нет, этого не будет. Я почти никогда не плачу.

Марк снова кивает. Ему ужасно интересно. Столько новой информации.

– Попытайтесь, – говорит он.

– Наверное… с этой стороны у меня как будто бы все горит. А с этой – немеет. А вот здесь и горит, и немеет одновременно. И ощущение, что боль в этой области… не знаю… Она красная, понимаете?

– Красная? – повторяет Марк.

Я киваю. Да. Красная.

– И пульсирующая.

– Пульсирующая, – отзывается Марк. – Любопытно.

– А ступня, – продолжаю я. – На ней как будто бы стул стоит или еще что-то. Ощущение, что ее вот-вот расплющит.

– Стул.

Да.

– Хмм, – произносит Марк.

Снова скрещивает руки на груди. И смотрит в пространство. Стул. Красный. И пульсирующий. Вот теперь он всерьез задумался. И внутри у меня, несмотря на весь скепсис, взвивается надежда. Может, сегодня Марка посетит новая идея?

– Что ж, – выдает он, наконец, – давайте-ка мы вас обследуем.

– Как? Обследование?

Ноги сводит от ужаса. Нервы уже заранее ноют. Раньше я обожала обследования. «Обследование, да-да, давайте меня обследуем!» Это было в те времена, когда я еще верила, что обследования могут к чему-то привести. К постановке диагноза, например, за которым последует составление плана лечения и исцеление.