Прямо как с “Зорким”?

Нахимов достал платок и вытер проступивший со лба пот.

— Я глубоко сожалею о потере клипера и команды. Никто не мог себе и представить, что турки зайдут так далеко. Но это только подтверждает мою правоту. Сколько он продержался? Да еще и забрал с собой фрегат! Это какое мужество! Я уже написал его величеству, по поводу героизма всего экипажа. Более того, совет офицеров решил собрать средства для помощи семьям.

Гриффит посмотрел адмиралу прямо в глаза и спокойно сказал:

— Спасибо. Мы, а это не только я, но и обычные моряки ценим это, — Гриффит замолчал, борясь с внутренним желанием.

Нахимов это заметил и не стал мешать, поклонился и направился в сторону выхода.

— Подождите, — его в спину догнал голос Гриффита.

— Да?

— Адмирал, я слышал, что вы с радостью принимаете все новинки флота, в отличии от ваших коллег.

— Это вы так назвали морских офицеров “дремучими”? — Усмехнулся Нахимов, и широко улыбнулся, показывая что просто шутит.

— Возможно, — дипломатично ответил Артур, — вы видели “Комара”?

— Это тот быстрый кораблик, который доставил господина Демидова с выжившими? — Нахимов навострил уши и подошел ближе, — да, да, наслышал. Очень быстрый.

Гриффит повернулся к Захарченко, как бы спрашивая разрешения, тот ответил кивком.

— Уверен, что вы бы могли реквизировать его… Команда точно не будет против. Уверен, что вы найдете ему применение.

— Да, вышел бы отличный разведчик, только вот, — Павел Степанович нахмурился, — на нем же нет оружия.

— Это можно поправить.

— Предлагаете поставить наши бомбические орудия? Они хорошо себя показали на “Зорком”.

— Нет, даже эти короткоствольные пушечки будут слишком тяжелыми. А вот наша сорокопятка… — Гриффит руками в воздухе описал контуры корабля.

— Признаться, на меня и так косо смотря из-за этих орудий, а что сам экипаж?

— Экипаж точно не будет против, — заверил Гриффит, — можно даже что-нибудь еще поместить. Например над рубкой поставить пулемет.

Тут Павел Степанович не выдержал и по доброму засмеялся.

— Извольте, но он будет как горох по линейным кораблям.

— Эх, где наша не тонула, — вмешался Захарченко, — ваше высоко святейшество, недавно пришла новая версия “Морская”.

— И в чем отличие? — Нахимову понравилась эта игра, где он слово за слово вытягивает из пары офицеров что-то интересное, заставляя их бороться с собой.

— Если коротко, то в размерах, — высказался Гриффит, — там всего пятьсот выстрелов, и перезарядиться можно будет только на берегу или… Не важно. Только на берегу, — он закрыл тему, словно ничего больше и не хотел говорить.

— Очень, очень интересно, — Нахимов прям расцветал на глазах, — тогда договорились. И у меня еще вопрос.

— Конечно, — кивнул Гриффит.

— Недавно закончили строительство тридцатой и тридцать пятой башенных орудийных батарей, да и на высоте, как ее там, Сепун-гора, достраивается какая-то батарея. Так вот у меня возник вопрос: там же своеобразный металлический колпак с дульно зарядными орудиями, а почему туда не поставили ваши, казнозарядные? Особенно сейчас, когда вся армия на них переходит.

— Но не флот, — заметил Гриффит.

— Ясно, — Нахимов потерял задор, — значит, не простил.

— Простите? Я вас не понял? — спросил ирландец.

— Я говорю, что Вадим Беркутов не простил отставку Горынина флоту.

Михаил и Артур переглянулись.

— Вы думаете, что все из-за этого? — уточнил Михаил.

— Да. Я знаю как показывали и как принимали новые пехотные орудия, — сказал Нахимов, — и очень сожалею, что мы не смогли вовремя договориться. Ну да чего же теперь. Всего доброго господа.

Он поклонился и ушел.

Михаил же медленно повернулся к Артуру.

— Комар? Серьезно? А кто меня тут успокаивал, чтобы я чего лишнего не сказал?

— Миша, ну что ты хочешь? У меня же сердце не из камня. А перед Вадимом Борисовичем, я сам отчитаюсь.

***

20 сентября. Дом офицеров.

По какому-то очередному пустому поводу проводили бал, куда созвали морских и пехотных офицеров расквартированных в Севастополе. Адмирал Нахимов вот уже две недели, как пытался попасть на прием к светлейшему князю Меншикову, поставленному императором ответственным за командование войск в Крыму. Если бы не возможность поймать князя. То адмирал бы и не показался здесь, в штабе скопилось слишком много дел.

— Ваше превосходительство, — отвлек знакомый голос Нахимова от размышлений, — ваше превосходительство, его светлость приглашает вас для очень важного разговора.

Павел Степанович прошел через зал гарцующих в вальсе пар, чтобы встретиться с светлейшим князем у входа в отдельный кабинет.

— Ваше превосходительство, я уверен, что вы простите мою занятость. Здесь конечно, не место для серьезных разговоров, но обстоятельства вынуждают, — он показал на кабинет.

От музыки в зале кабинет отрезала не только толстая дубовая дверь, но и удобная расписная штора. Стены кабинета украшали плиты из мрамора, в углу приютился аккуратный камин. Чуть выше плеча висели полки с книгами о мореходстве и атласами.

Первым говорить начал Меншиков:

— Пришла телеграмма из Петербурга. Его императорское величество окончательно решил с наступлением на Молдавию и Валахию, в ответ на грубую выходку. Это как вы понимаете, будет означать войну, и мы должны быть готовы.

Они сели за чайный столик. Нахимов поправил узкий воротник и заговорил:

— Ваша светлость, у англичан и французов винтовые корабли, у нас парусные. Поэтому, мы должны держать ключи от проливов в своих руках. У турков тридцать девять, хм, прошу прощения, тридцать восемь кораблей. Это две тысячи двести пушек. И только треть из этих сил может нам преградить путь к Босфору.

Князь кивнул.

— План смелый, красивый. Я ничего возразить не могу, — он приложил руку к груди, — Павел Степанович, я восхищен, вашим равновесием ума и фантазией.

Нахимов воодушевился и пододвинулся, ближе.

— Отлично! И самое главное, это время, время! Ваша светлость, каждый день, дорог.

— Да, да, да, да, — кивнул Меншиков, — только если бы его действительно нужно было осуществить.

— Как?

Нахимов от удивления, даже не сразу заметил, что сидит с открытым ртом.

— Понимаете, план был бы нужен, если бы существовала опасность нападения европейского флота на Черное море, но ведь такой опасности нет, — принялся объяснять светлейший князь, — они