В 1811 году город пострадал от сильного пожара. Огонь не достиг фонтана, однако скульптура почернела от сажи.

Несколько месяцев после знаменитого бедствия Самсон и лев оставались в таком состоянии. Нередко приехавшие издалека, чтобы поглазеть на фонтан, возмущались:

— Тю!.. Опять кияне дурят честный народ! Казали, шо хлопец и лев золотые, а тут якийсь арап с чумазым котом!..

Прошло время, Самсона и льва очистили и вновь покрыли краской.

Годы больших перемен

В первой половине XIX столетия, после поражения наполеоновской армии, Киев стал стремительно перестраиваться и расширяться.

В 1847 году вышла в свет книга киевского гражданского губернатора Ивана Фундуклея "Обозрение Киева в отношении к древностям". В ней подробно упоминаются перемены в городе той поры: "…Печерская часть Киева, будучи предназначена под обширную киевопечерскую крепость, изменилась уже много, получая ежегодно, взамен прежних небольших домов и хижин, большие красивые здания. <…>

В Дворцовой, ныне главной и знатнейшей части города, в 1834-м году, вместо прежней липовой рощи при Клов-ском дворце, явилось вдруг целое красивое застроение, названное Липками. Вслед за тем и на других местах дворцовой горы возникли новые здания, между которыми особенно красуется — институт для благородных девиц.

При дворцовом саде, в нижнем ярусе государева дворца, — оставшемся после пожара <…> — учреждено заведение искусственных минеральных вод.

Старый Киев также получил новое устройство; и хотя срытие внутренних его валов и уничтожение его тесных, перепутанных улочек и переулков изменили совершенно прежний, оригинальный вид его; зато ныне его вид стал открытее, и сам он сделался удобнее для жительства. <…>

Крещатцкое удолье, пролегающее между горами старокиевскою и дворцовою, — бывшее дебрею в нашествие Батыя, почти необитаемое еще и в конце прошлого (XVIII) столетия, — в последние годы обратилось в одну из лучших улиц Киева; которая становится уже сосредоточием здешней промышленности. <…>

От собственно так называемой ныне Подольской части Киева отделилась еще новая часть его, названная Плоскою, по имени Плоской слободы, издавна здесь существовавшей. К этой шестой части Киева в 1834 году причислены предместья: Куреневка (получившее это имя от сторожевых куреней, послуживших ей основанием), Приорка, или Преварки, и Сырец. Подобно сему и на противоположном конце Киева, к Печерской части причислено предместье Зверинецкое, где некогда был княжеский зверинец и сельцо Выдубичи.

Для удобнейшего сообщения верхних частей Киева с Подолом, прежний Крещатицкий взвоз, устроенный еще в начале прошлого столетия, а для этого взвоза и вся Михайловская гора, ныне преобразованы в новом виде; да и днепровский берег на Подоле укрепляется набережною.

Наконец, для сообщения всего Киева с полтавскою и черниговскою губерниями, которое так затруднительно бывает в весеннее время, началось уже приготовление к постройке нового постоянного моста через Днепр".

Согласно Ивану Фундуклею, который был не только гражданским губернатором, но и щедрым меценатом, в 40-х годах XIX столетия Киев вытянулся "от устья Лыбеди до предместья Преварок" на 14 верст (около 15 км), а в ширину "по средней мере от Днепра к Лыбеди" — на 4 версты (более 4 км). Население города в то время превышало 50 тысяч человек.

В летнее время Киев становился значительно многолюдней, поскольку сюда ежегодно устремлялось около 80 тысяч богомольцев. Немало народу съезжалось на ярмарки. Они проходили на восьми торговых площадях города.

Новая обитель арестантов

"И криминалитет преобразует город", — констатировал в девяностых годах прошлого века один киевский борец с преступностью. Что ж, с ним можно согласиться. Подобные "преобразования" случались во все времена.

Где богатые ярмарки и торги, подобные киевским в XIX столетии, там непременно появляются аферисты, шулера, карманники и проститутки. Вслед за ними активизируются грабители, налетчики, бандиты. А всем этим личностям, как и торговцам разного достатка, необходимы рестораны и кабаки, гостиницы и постоялые дворы, дорогие и дешевые игорные притоны.

К середине XIX века ловкие, предприимчивые люди строили в Киеве "заведения приятного времяпрепровождения" для криминальных элементов. А городские власти пытались обеспечить возрастающую армию преступников надежными тюрьмами.

Еще в 1818 году в Киеве, в южной части Печерска, был возведен каменный острог. Старые арестанты сразу невзлюбили свою новую обитель. И каких только нелестных названий они ей не давали: "Швабська могила", "Бедо-лашна халазия", "Чертячий мык", "Дай драла" и так далее.

Матерые уголовники считали, что в стенах былых деревянных острогов и темниц селились души умерших арестантов. С ними можно было поговорить, посоветоваться, попросить помощи, услышать от них старинные разбойничьи песни.

А какие души захотят обитать в холодных каменных тюрьмах? Вот и маются они по новым коридорам и камерам, не желая или утратив возможность помогать несчастным арестантам.

От острога до "Самсона"

Как только новый киевский острог принял первую партию "сидельцев", пошла воровская молва, будто между этой тюрьмой и фонтаном "Самсон" есть необъяснимая связь: тот, кто вышел за ворота. "Чертячьего мыка", должен прямиком идти к "Самсону" и трижды пройтись вокруг фонтана. И тогда не будет возврата за решетку.

Многие выпущенные на свободу верили в эту примету и сразу отправлялись к заветной киевской достопримечательности.

Может, кому-то из них выпадала удача. Ведь у фонтана, по традиции, перед серьезным делом собирались киевские жулики, и среди них, естественно, были приятели только что освобожденных арестантов.

Тут же, у "Самсона", решались насущные вопросы: ужин, ночлег, деньги на первое время, планы завтрашнего дня.

Чинно гуляющие вокруг фонтана воры всегда привлекали внимание киевских сорванцов. Криминальные авторитеты вызывали у них не меньший интерес, чем заезжие фокусники и комедианты.

Вначале у "Самсона" лишь ради любопытства постоянно околачивались мальчишки из полунищих семей или беспризорники. Хотелось им поглазеть на "важных панов и на расфуфыренных панночек".

Потом у фонтана стали собираться нищие побирушки. Своим видом и попрошайничеством они портили благодушное настроение богатой публики.

Меньше гуляющих состоятельных господ — меньше работы и удачи у жуликов. Воровской мир Киева оскалился и приказал побирушкам: "Ваш луп, замурзанные христо-радники, остается у церковных оград и на кладбищах. А у "золотого хлопца с его любимой киской" чтоб вас больше не видели! Иначе, голодраные шупалы, навечно вгоним каждого на три аршина под землю!.."

Когда киевского полицмейстера спросили, как ему удалось в один день очистить окрестности фонтана от надоедливых попрошаек, он не стал присваивать чужие заслуги:

— Дело в том, что господа воры могут совершить любое преступление, кроме одного: они не берут взяток!.. В отличие от моих хапуг. И еще: воры всегда исполняют обещанное…

Прав ли был киевский полицмейстер — вопрос спорный. Но после сурового предупреждения нищие много лет не появлялись вблизи фонтана.

А вот мальчишкам воровское сообщество разрешило обретаться