Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сестра, подойдите, ей стало хуже.
Глава 14. Канун Дня Всех Влюблённых (1)
…и будь, что будет.
Проходит несколько дней. Когда мне становится лучше окончательно и появляется подозрение, что держат меня здесь специально, исходя непонятно из каких целей, меня выписывают. Квентин всё это время был рядом, то в палате, то в коридоре. Он умудрился сильно похудеть за это время.
Из-за переживаний.
Он подумал, что я всё-таки не его истинная, и плохо мне как раз потому, что его энергетика, энергетика чужого дракона, оказалась слишком сильна.
Каждый из нас переполнен сомнениями. Это отдаляет. В какой-то момент мне начинает казаться, что ничего между нами не было. Что всё это причудилось, привиделось, приснилось.
Но его взгляд отрезвляет.
У школы мы обнимаемся, уже не обращая ни на кого внимания. Я шепчу ему:
— Скоро всё будет правильно, — что бы это ни значило…
Он отпускает меня. Завтра будет особый день. Ждать недолго. Но почему-то кажется, будто дракон уже отказывается от меня. Стылое чувство холодит изнутри.
Нет, всё правильно.
Я сама не понимаю, что в голове, что в сердце. Сумятица в чувствах. Слишком свежи раны от слов Радиона. Слишком сильно ещё зудит мысль: «А что если он прав?». Как относиться к нему? К Квентину? К себе?
Как моя жизнь изменится завтра?
Это будет слишком скоро. Я не готова. Как же хочется просто исчезнуть, как раньше, спрятаться от всех и всего.
Но так больше нельзя.
Я больше не маленькая девочка, которая в целом мире осталась одна.
Сама не знаю, кто, но точно не она. Точка невозврата пройдена. Когда и где именно — понятия не имею. Может быть, когда миссис Ретти привязывала меня к стулу. Или когда осознание происходящего, наконец, накрывало её, отражаясь в глазах ужасом? Когда Квентин спас меня? Когда он вошёл в меня? Или на каких-то очередных словах Ди?
Передёргиваю плечом, как бы отгоняя эти мысли. Они только тормозят.
— Что, тебе холодно? — замечает моё состояние Манфрик. — Хочешь, свою куртку дам?
Мы все сидим за нашим столиком в столовой. Рядом с чёртовой фреской. Те, что драконы и истинные, взволнованно переговариваются о завтрашнем дне. Подростки с особыми силами то грустят, что недостаточно особенные, то смотрят свысока — мол, нас ваши финтифлюшки никак не касаются. А я просто слушаю. Справляюсь со всем новым способом, растворяюсь не в себе, нет. В них.
— Нет, всё норм, — улыбаюсь. — Так что ты там говорил? Что с Мией?
— Она сбежала, детка, — усмехается Глория. — Пропала. Типа никто сначала ничего не заподозрил, а потом…
Тут Манфрик высовывается на середину стола и перебивает её:
— И короче потом мы поняли, что и Брендон пропал! Он нам написал, что с ней поехал куда-то там. Прикол, да? Так она та самая получается? И они сбежали вместе? Круто! Вот это скандал намечается. Все их сейчас ищут с собаками!
— Прям таки с собаками… — смеётся Серж.
— С чего вы взяли, что они сбежали? — выдыхаю я. — Просто хотят провести последний день вместе. Хотят, чтобы им никто не мешал. Ведь завтра всё встанет на свои места. И каждый из них будет принадлежать кому-то другому.
На этом украдкой оглядываю столовую. Квентина нет рядом. Мы в свой последний день как будто расстались. Не зашли так далеко, как Мия с Брендоном. Странно.
— А ты совсем не удивлена, — замечает Тетта.
Я передёргиваю плечом. Манфрик начинает визжать:
— Ты всё знала! Она всё знала, чуваки! Она же с ней жила, ну да, она не могла не знать! АЙРИС КАК ТЫ МОГЛА!
И впервые за несколько дней я смеюсь.
Глава 14. Канун Дня Всех Влюблённых (2)
День проходит в чужих волнениях о завтра. Свои собственные я стараюсь задвигать подальше. Прилежно записываю всё в одну общую тетрадь, прохожу тесты, слушаю новую учительницу литературы. Она вдохновенно рассказывает о Ромео и Джульетте, а я едва могу сдерживать едкую усмешку.
В этот кабинет меня привёл Ди в первый день.
Сюда же ворвался разъярённый Квентин.
Это мешает сосредоточиться.
К вечеру все расходятся посмотреть на игру. Бейсбол или что-то вроде того. Мне не особо интересен спорт. С трудом улизнув от ребят, я обхожу здание школы, не зная, куда податься. Некоторую определённость вносит знакомая фигура в оранжереи.
Ленты сизого дыма ластятся к красно-зелёными листьям. Я выгибаю бровь, тут же вспоминаются слова Манфрика о том, что весь Драгон-Холл стоит на ушах из-за сладкой парочки. Это не совсем так.
Один дракон вполне себе спокоен и даже умиротворён.
— Проходи, Айрис, — произносит он с улыбкой в голосе, даже не взглянув в мою сторону.
На старом металлическом стуле сидит мистер Томпсон. В белом костюме, с убранными в низкий хвост яркими волосами, открывающими татуировку на задней стороне шеи. В его длинных красивых пальцах сигарета, рядом на столике стоит маленькая чашка с кофе. Эспрессо, скорее всего.
— Как вы себя чувствуете? — я, словно заворожённая, подхожу ближе, в один миг забыв все связанные с ним странности и наши разногласия.
— Просто прекрасно, — отзывается он, едва ли не мурча.
Я с опаской принюхиваюсь, но это просто табак. Тогда в чём причина хорошего настроения?
— Но это же неправда.
Вспоминаю, как однажды спросила, почему он до сих пор жив. Да, возможно, мой интерес к директору кажется мрачным и даже жёстким. Но я правда совершенно не понимаю это существо.
— Правда, — он указывает на кресло напротив. Оно старое, огромное и неуместное здесь. Словно выпало из книжки про Алису… Ещё и влажное из-за полива. Но я плюхаюсь, чувствуя себя слишком маленькой для сидения. И для большого, опасного дракона, прожигающего тёмным взглядом из-под пушистых ресниц.
— Вам очень больно, и вы едва ли успели отойти от того, что произошло недавно, — произношу неуверенно.
Мистер Томпсон запрокидывает голову и выдыхает несколько дымных колец, словно огромная гусеница. А затем — какая неожиданность — звучно, красиво смеётся.
— Ну и что? Как это связано с твоим вопросом, Айрис?
— Нельзя радоваться, когда так плохо.
— По-твоему, выходит, мне нельзя радоваться в принципе, ведь это никогда не закончится.
— Я просто не могу понять — как. Я много думала о вас. И всё равно не могу понять.
Он отпивает кофе, запах которого доносится до меня дурманом.
— Сейчас… — дракон поднимается, обходит кресло, опирается на его спинку, задумчиво касается моих волос и в последний