С другой стороны, мы, однако, можем сказать, что гипнотическое отношение создает – если будет нам позволено такое выражение – массу, состоящую из двух человек. Гипноз не является подходящим объектом для сравнения с формированием массы, так как гипноз, скорее, идентичен формированию массы. Из сложной структуры массы гипноз выделяет один элемент – отношения индивида массы к вождю. Этим-то ограничением численности гипноз отличается от формирования массы, а от влюбленности – отсутствием сексуальных устремлений, занимая промежуточное положение между образованием массы и возникновением влюбленности.

Интересно, кроме того, отметить, что именно заторможенность сексуальных устремлений позволяет создать длительную привязанность людей друг к другу. Это легко понять, так как полное удовлетворение таких устремлений невозможно, в то время как незаторможенные сексуальные устремления при достижении сексуальной цели претерпевают сильное ослабление. Чувственная любовь обречена на угасание после полового удовлетворения; для того чтобы любовь была продолжительной, она с самого начала должна быть проникнута чистой нежностью, то есть заторможенным влечением, или претерпеть изменение в этом направлении.

Гипноз позволил бы нам легко разрешить загадку либидинозного устройства массы, если бы он сам не содержал в себе черт, не поддающихся рациональному объяснению – например, если бы он не содержал в себе влюбленности, лишенной прямого сексуального устремления. В гипнозе пока много непонятного и даже, по мнению многих, мистического. Гипноз некоторыми своими свойствами напоминает паралич, возникающий из столкновения сильной личности со слабым и беспомощным человеком и являющийся переходом к гипнозу, который охватывает испуганное животное. Способ, каким вызывается гипноз, его связь со сном неясны, а загадочный отбор лиц, подверженных гипнозу, при отбраковке людей, полностью невосприимчивых к нему, указывает на еще один неизвестный момент, который осуществляется в гипнозе и делает возможной чистоту либидинозной установки. Обращает на себя внимание и тот факт, что часто моральная совесть гипнотизируемого лица оказывается резистентной даже при полной податливости во всех остальных отношениях. Это, однако, может происходить из-за того, что при гипнозе – в том виде, как его, в большинстве случаев, проводят – сохраняется знание о том, что речь идет всего лишь об игре, о ложном воспроизведении другой, более важной жизненной ситуации.

Предыдущие рассуждения подготовили нас к созданию формулы либидинозной конституции массы. По меньшей мере, такой массы, какую мы до сих пор рассматривали, массы, имеющей вождя, и которая в силу недостаточной «организованности» не может вторично приобрести свойства индивида. Такая первичная масса – это множество индивидов, поставивших один и тот же объект на место своего «Идеала Я» и в силу этого идентифицирующих друг друга в своем «я». Это отношение можно представить графически:

IX. Стадный инстинкт

Не стоит радоваться тому, что мы якобы смогли разрешить загадку массы с помощью этой нехитрой формулы. Мы должны воспринять как предостережение тот факт, что в своих рассуждениях мы сослались на гипноз, который сам по себе таит много неразрешенных загадок. Кроме того, на нашем пути возникает еще одно возражение.

Осмелимся напомнить себе, что многочисленные, аффективно окрашенные связи, наблюдаемые нами в массе, достаточны для того, чтобы объяснить одну из ее характерных черт, а именно, отсутствие самостоятельности и инициативы у индивида, одинаковость его реакций с реакциями других индивидов, составляющих массу, его снижение, так сказать, до уровня массового индивида. Однако масса проявляет, если мы начнем рассматривать ее как единое целое, нечто большее; это ослабление интеллектуальной деятельности, эмоциональная расторможенность, неспособность к сдержанности и к отсрочке действия, склонность к нарушению всех ограничений в проявлениях чувств и немедленному переходу чувств в действие – это и многое другое, столь красочно описанное у Лебона, являет картину регрессии душевной деятельности на более раннюю ступень, каковая нисколько не удивляет нас у дикарей и детей. Такая регрессия в особенности характерна, по существу, для обыкновенной массы, в то время как мы знаем, у высокоорганизованной, искусственной массы такая регрессия не бывает столь сильно выраженной.

Таким образом, создается впечатление состояния, в котором отдельные чувственные побуждения и личная интеллектуальная деятельность индивида слишком слабы, чтобы приобрести какую-то индивидуальную значимость, и должны дождаться подкрепления в виде единогласного повторения со стороны других составляющих массу индивидов. Надо вспомнить о том, сколь много проявлений зависимости характерно для нормального устройства человеческого общества, как мало в нем оригинальности и личного мужества, насколько сильно человек подвержен господству установлений души массы, выступающей в виде расовых особенностей, сословных предрассудков, общественного мнения и всего подобного. Загадка суггестивного влияния становится еще более темной для нас, если мы признаем тот факт, что таковое влияние исходит не только от вождя; каждый индивид оказывает такое влияние на других индивидов, и мы вполне заслуживаем упрека в том, что однобоко возвысили роль вождя, оставив в тени фактор взаимной суггестии.

Движимые скромностью, мы должны прислушаться к другому голосу, который сулит нам объяснение, которое зиждется на более простых основаниях. Я позаимствую такое объяснение из умной и талантливой книги У. Троттера о стадном инстинкте. В связи с этой книгой можно лишь пожалеть о том, что она не избежала антипатии, явившейся результатом Великой войны.

Троттер выводит описанные в массе душевные феномены из стадного инстинкта (gregariousness), который у человека, как и у других видов животных, является врожденным. Эта способность и склонность сбиваться в стадо является, с точки зрения общей биологии, аналогом многоклеточного строения организмов, а с точки зрения психоанализа – обусловленной либидо склонностью всех похожих существ объединяться в структуры более высокого порядка и большего объема. Индивид чувствует себя неполным и ущербным (incomplete), когда он один. Уже страх маленького ребенка есть проявление этого стадного инстинкта. Возражение стаду равносильно отделению от него, и поэтому члены стада со страхом избегают возражений и противоречий. Стадо, в свою очередь, отвергает все новое и непривычное. Стадный инстинкт – это нечто первичное, не подлежащее дальнейшему понятийному разложению (which cannot be split up).

Троттер приводит ряд первичных, по его мнению, влечений (которые он называет инстинктами): пищевой, половой, стадный инстинкты и инстинкт самосохранения. Стадный инстинкт часто противопоставляется остальным инстинктам. Осознание вины и чувство долга являются характерными признаками стадного животного (gregarious animal). Троттер считает, что из стадного инстинкта происходят вытесняющие силы, обнаруженные психоанализом в «я». Из того же источника происходит и сопротивление, с которым врач сталкивается в ходе психоаналитического лечения. Значимость языка определяется его способностью обеспечивать взаимопонимание в стаде, на языке, по большей части, зиждется идентификация индивидов друг с другом.

Подобно тому, как Лебон поставил в центр своих научных интересов характерную текучую массу, а Макдугалл устойчивые объединения, Троттер поставил в центр своих исследований