– Жизнь – лучший учитель.

– Я не могу говорить от имени тех мужчин, которых вы знали. Я могу лишь дать вам слово, что тоже собираюсь участвовать в поисках мисс Шарлотты, – произнес маркиз.

Но не успел он договорить, как в дверь постучали. В кабинет вошел седой дворецкий и объявил о том, что к его светлости прибыл с визитом мистер Бернард Рэдберн.

– Скажи ему, что я сейчас приду.

Когда дворецкий ушел, маркиз снова повернулся к Эмме:

– Мне нужно поговорить с моим племянником.

– Вы считаете, что он может что-то знать о Шарлотте?

Себастьян не ответил. У Эммы создалось впечатление, будто маркиз изучал ее, словно сомневаясь, можно ли ей сказать.

– Надеюсь, меня не будут держать в неведении, милорд, – произнесла Эмма. – Если вы хотели, чтобы Шарлотта не поддерживала с ним отношений, я осмелюсь предположить, что вы считаете этого господина гораздо менее порядочным, чем вы сами?

– Я не могу сказать с уверенностью, был ли Бернард причастен к исчезновению Шарлотты. Но не могу утверждать, что он невиновен.

– Я хочу быть рядом, когда вы будете разговаривать с вашим племянником.

– Сомневаюсь, что он будет вежливым и обходительным, если вы, мисс Уэйкфилд, будете присутствовать при нашем разговоре, – ответил ей маркиз, улыбаясь.

– Вы не собираетесь защищать его? – Эмма посмотрела маркизу прямо в глаза.

– Похоже, вы еще далеки от того, чтобы начать доверять мне, мисс Уэйкфилд, – Себастьян взял ее за руку и повел к двери.

– Если вы воображаете себе, что можете так легко выставить меня из дома… – Эмма попыталась высвободить свою руку из руки маркиза.

Маркиз прижал палец к губам девушки, и нежное прикосновение заставило ее замолчать.

– Вам лучше подождать в холле за библиотечной галереей. Дверь я оставлю открытой. Если вы будете в холле, то мой племянник вас не увидит, но вы услышите все, что он скажет.

– И как же вы заставите вашего племянника признаться во всем? – спросила она маркиза.

– Вы всегда так быстро осуждаете всех? – Эндовер удивленно приподнял брови.

– А если ваш племянник виновен, то как вы заставите его признаться? – продолжала настаивать Эмма.

– Сомневаюсь, что мы сможем получить от него признание в совершении злодеяния, если посадим его в подвал. А вы, мисс Уэйкфилд, похоже, думаете об этом. Я намерен поговорить с племянником начистоту, – Эндовер взял девушку под руку. – Идемте, и, самое главное, не пытайтесь зайти в комнату.

Маркиз протянул ей руку, Эмма застыла на мгновение в раздумье. Хотя она прекрасно понимала, что этот жест – не более чем проявление вежливости, сама мысль о том, чтобы взять его руку, казалась ей слишком интимной. Эмма убеждала себя, что она не старая дева. Она положила свою руку на руку Себастьяна, мысленно хваля себя за то, что догадалась не снимать перчаток. Но перчатка не мешала чувствовать крепкую мужскую руку, на которой лежала девичья рука.

От маркиза исходил волнующий аромат трав. Этот запах проникал в ее мысли, пробуждая воспоминания. Как же Эмма могла надеяться на то, что ее сердце успокоится, когда рядом был Себастьян Эндовер?

Когда каждое прикосновение платья к ее ногам наставляло вспоминать, как мускулистые ноги маркиза прижимались к ее ногам? Когда каждое движение его руки вызывало в душе Эммы воспоминания о котором, как маркиз обнимал ее? Она должна обуздать эти сладкие, порочные мысли.

Себастьян бросил взгляд на женщину, идущую рядом с ним. Ее волосы были скрыты под чепцом, и лишь несколько выбившихся прядей обрамляли ее лицо. Подол бледно-зеленого муслинового платья выглядывал из-под мантильи при каждом шаге. И хотя Себастьян не считал себя знатоком мод, но он достаточно хорошо разбирался в женщинах, чтобы определить, следит ли дама за модой или нет. Мисс Уэйкфилд, согласно его суждениям, не следила. Более того, Эмма подвергала себя опасности быть заклейменной как неряха. Причин, заставлявших маркиза считать, что мисс Уэйкфилд сегодня отлично выглядит, не было. В этом и заключалась вся проблема.

Утром, до того как Эмма пришла к нему, маркиз пытался убедить себя в том, что девушка казалась прошлой ночью столь привлекательной всего лишь из-за игры лунного света. Сейчас до восхода луны далеко. И в светильниках на стене не горело ни одной свечи. Но кровь продолжала кипеть в жилах Себастьяна Эндовера. Он прилагал все усилия, чтобы сдержаться и не поцеловать Эмму. Его сердце пылало от одного только воспоминания о том, как девичья грудь прижималась к его груди.

Маркиз остановился и, взявшись за перила, посмотрел вниз, где располагалась библиотека. Там, внизу, возле домашнего бара стоял Рэдберн с таким видом, будто он здесь хозяин. Едва заметив Себастьяна, спускавшегося вниз по узкой винтовой лестнице, ведущей в библиотеку, он повернулся к нему лицом. В одной руке он держал графин с бренди, а в другой – бокал.

– Я всегда высоко ценил качество ваших погребов, дядя, – сказал Рэдберн Себастьяну.

– Уже заметил, – ответил дядя племяннику.

У Рэдберна была привычка путать свое и дядюшкино. Молодой человек неоднократно подписывал различные векселя именем дяди вместо своего. Себастьяну удалось прекратить эту порочную практику, заработав тем самым презрение племянника.

Эвелин, сестра Себастьяна, считала, что склонность к присвоению чужого имущества появилась у ее сына после смерти отца (а он умер, когда Рэдберну было четырнадцать лет). У самого Себастьяна отец умер, когда ему было двенадцать, и относился он к подобным действиям по-другому.

Громкий звук раздался в библиотеке, когда Рэдберн вставил пробку в графин.

– Вчера я слышал весьма занятную сплетню, дядя, – сказал он.

Себастьян прошелся по комнате, заставив племянника встать спиной к галерее, чтобы не упускать дядю из виду.

– Обилие слухов и сплетен – единственное, что может быть значительным в Лондоне, – произнес он.

Рэдберн пригубил бренди. У него был вид мальчишки, мечтающего подшутить над тем, кто старше его. Бернард Рэдберн был высок ростом, строен, хотя его сюртук на подкладке заставлял его выглядеть более полным. Его лицо с точеными чертами и волны золотых локонов вскружили голову многим женщинам. Рэдберн быстро понял, какую власть он имеет над ними. К несчастью, у него были собственные понятия по поводу того, что такое честь. Себастьяну стало не по себе.

– Я считаю, что чем более возмутительна сплетня, тем дольше она распространяется, – ответил он племяннику.

– Конечно, надо крайне осторожно относиться к слухам. Не так ли, дядюшка? Люди распространяют спои злобные сплетни очень быстро, хотя в них ни толики правды, – Рэдберн постучал пальцами по стакану. – Особенно если они касаются известных лиц или семейств.

Себастьян присел на ручку обитого кожей кресла, стоявшего возле камина. Он знал, что будет дальше. Стратегию Рэдберна вычислить несложно.