мере никакого скепсиса ни хмыканьем, ни косым взглядом не выразил. Кивнул и на этом мы почитали инцидент исчерпанным.

— А куда мы идем, — спустя минуту спросил он.

— Понятия не имею, — сказал я. — Ищем валежник или типа того. По крайней мере хоть что-то сухое, думаю, что вот эти зеленые пальмы или вон те лианы гореть будут крайне плохо.

— Валежник в джунглях, это сильно, — сказал он. — Можно я поделюсь некоторыми соображениями на этот счет?

— Говоришь прямо как я, когда хочу съехидничать, — заметил я.

— Это, наверное, потому, что при твоей оцифровке и моем э-э-э… клонировании, твоя память, а возможно и личность была записана поверх моей, — предположил Нейросеть. — Знаешь, это очень странно ощущать. Вроде как я это по-прежнему я, но я знаю и помню все что когда-либо происходило с тобой, даже если оно происходило в твоем воображении.

Я ничего не ответил, но кажется чуть-чуть покраснел. А вам бы понравилось, что кто-то левый, кого вы впервые видите, оказывается в курсе всей без исключения вашей жизни? Вот и мне сначала поплохело, а потом, после полного осознания, лицо непроизвольно залилось краской. А впрочем, не скажу, что в моей жизни было мало постыдных поступков, но все же, таких, за которые меня следовало немедленно ненавидеть, я за собой не помню, потому этот легкий приступ цветовой мимикрии тут же закончился.

— Так что да, — продолжил Нейросеть. — Ты прав, я хотел именно съехидничать, потому что даже ты знаешь еще с восьмого класса школы, что сухостоя в джунглях, а мы сейчас, несомненно, именно в них и находимся, не бывает и быть не может, из-за высокой влажности и температуры. Так что если бы ты включил голову, то мы бы уже набрали сухих деревяшек где-нибудь на пляже.

— Тьфу ты! — сказал я и развернулся в обратном направлении. По крайней мере попытался его угадать. Потому как пейзаж сзади оказался совершенно, ну просто до неприличия незнакомым. Зуб даю, сюда мы шли совершенно по другой местности.

— Мы заблудились, — через пять минут констатировал я.

— Это просто невозможно, — усмехнулся мой спутник. — Как я уже говорил, островок совсем крошечный. В любую сторону вряд ли больше трех километров. Нашим с тобой шагом идти не более получаса.

— Мы шли от пляжа не больше пары минут, — напомнил я. — А обратно идем уже вдвое дольше и пляжа я что-то все еще не вижу.

— Значит, мы просто пошли не в ту сторону, — заключил он. — Не расстраивайся, топографичекий критинизм хоть и не лечится, но в большинстве случаев довольно безобиден. К тому же встречается чрезвычайно редко. На худой конец ты можешь абсолютно заслуженно гордиться своей уникальностью.

— Очень смешно, умник, — сказал я. — Может бы тогда ты будешь так любезен и покажешь в какой именно стороне находится этот гребаный пляж?

— Легко, — согласился он. — В любой. Мы, видишь ли, на острове. Нам просто нужно идти прямо, никуда не сворачивая, в любом направлении.

— Тьфу ты! — второй раз за последние пять минут, сказал я и продолжил двигаться дальше.

Следующие двадцать минут мы топали молча. Но не через двадцать, не через тридцать, даже через пятьдесят минут, ни к какому пляжу мы так и не вышли. Нас по-прежнему окружали все те же чертовы деревья, клятые густые кусты и долбаная непроглядная остальная зелень, через которую не то, что моря, неба порой было не разглядеть.

Вдобавок еще и солнце решило, что с него на сегодня достаточно и свалило с горизонта буквально за какие-то десять-пятнадцать минут. На окружающие джунгли, а соответственно и на нас опустились сумерки.

— Ну вот, теперь мы точно заблудились, — вынужден был признать мой спутник. — Похоже, мы просто ходили кругами все это время. У тебя, видимо, одна нога сильно короче другой.

— У самого у тебя ноги кривые, — огрызнулся я.

— Смею заметить, что я это тело не выбирал, — не остался в долгу он. — Оно мне таким досталось от кое-кого.

— Еще одно слово про несовершенство моих органов и получишь в глаз, — пообещал я. — Мне это тело тоже не родное, если уж на то пошло, но твоя предвзятость все равно бесит.

— Ага, смотри сам не отхвати, — проворчал Нейросеть. — Так-то и у меня тоже топор есть.

— Ненадолго, — сказал я, вытянув руку и отдав мысленный приказ Огнеборцу номер два возвращаться. И тут вдруг… Ничего не произошло.

Секира меня не послушалась.

Я попытался вызвать из инвентаря номер первый и… Снова облом.

Я огорчился. Я расстроился и растерялся. Зато тут же вспомнил про карту и хлопнул себя по лбу. От расстройства видимо слишком сильно. Потому что было неожиданно больно.

— Тьфу ты! — сказал я в третий раз и открыл карту.

Ну, как открыл? Привычным действием попытался это сделать. Результатом снова оказался пшик. Нуль. Ничего. Пусто. Ни одна из жалких обрывков оставшихся мне способностей игрока не работала. Да как это возможно?

Карты нет, интерфейса нет, инвентаря нет…

Каким-то загадочным образом я как будто вернулся в свое обычное досистемное состояние. Как будто снова стал обычным человеком, словно и не было вот этого всего. Но ведь моя точная копия с моей памятью и сознанием бывшей нейросети псевдо-какого-то-там электронного тела, созданного цифровым разумом СуперИИ стоит сейчас прямо передо мной, старательно пряча за спину единственную оставшуюся у нас на двоих секиру. Или нет?

Я ущипнул себя за руку. Ай! Больно!

— Ай! Больно! — зачем-то сказал я вслух.

— Ты чего это делаешь? — подозрительно посмотрев на мои потуги, спросил Нейросеть. — Решил пойти по кривой дорожке БДСМ-наслаждений?

— Проверяю, не снишься ли ты мне, — буркнул я.

— А-а-а! — понятливо протянул он. — Ну, и к каким результатам пришел? И с чего вдруг?

— Если по пунктам, первое — нет, не снишься, второе — у меня пропали все способности. То есть вообще все! Карта не открывается, ничего из инвентаря не вызывается…

— Постой, у тебя все это время была карта⁈ — удивился он.

— Только в самом начале, как я тут оказался, и только небольшой кусочек в пределах видимости, — покачал головой я. — Остальное было скрыто туманом.

— Но, тем не менее хоть