Влетев в дверь, Линда тут же бросилась на распростертое тело дочери. Мне пришлось следить, чтобы она случайно не выдернула капельницу из руки Кэт, когда в дверном проеме появился Уэйн Гибсон. Увидев меня рядом с кроватью, он помрачнел и ухватил за локоть проходящую мимо сиделку.

– Уберите отсюда этого парня! – распорядился он, даже не пытаясь понизить голос. – Я не хочу его больше видеть.

Только тут Линда подняла голову. Ее тушь размазалась; немалая часть обтерлась об одеяло Кэт, оставив на нем расплывающиеся черные пятна.

– Нет, – проговорила Линда. – Ты, Уэйн, можешь уйти, если хочешь, но Саймон останется здесь.

Уэйн Гибсон так стиснул челюсти, что, вероятно, мог бы перекусить стальную арматурину. Когда они вернутся домой, Линда наверняка поплатится за свои слова, но Уэйн был не из тех парней, которые устраивают сцены на публике.

– Ты слишком многое позволяешь своей дочери. Я предупреждал, что это плохо кончится, – тихо и ровно проговорил он. – И теперь, когда это действительно произошло, последнее, что ей нужно, – это чтобы в ее палате поселился уголовник.

– Она моя дочь, – так же тихо отозвалась Линда. – Я знаю, что для нее лучше.

– Если бы ты знала, что для нее лучше, Линда, Кэтрин не оказалась бы здесь.

В этот момент я шагнул вперед, оказавшись с ним лицом к лицу. Если бы мне довелось жить вместе с подобным ублюдком, я бы в мгновение ока подсел на наркотики. Могу только представить, как он, должно быть, мучил Кэт! В одном она была права: если я когда-нибудь узнаю об этом наверняка, то, скорее всего, убью его.

Я положил руку ему на грудь и выпихнул его из палаты в коридор.

– Счастливо, мистер Гибсон, – сказал я, захлопывая дверь перед его лицом. – Дальше мы обойдемся без вас.

Когда Линда сказала, что собирается съездить домой, чтобы взять кое-какие вещи для Кэт, у меня возникло подозрение, что Уэйн может не отпустить ее обратно. Думаю, Линда тоже это понимала: перед тем как уйти, она заполнила форму, предоставив мне полный доступ в палату ее дочери. Сложенный бланк лежит в моем заднем кармане, на случай если кто-нибудь начнет предъявлять претензии, однако пока все оставили нас в покое. Еще вчера я душу продал бы за то, чтобы хоть ненадолго остаться наедине с Кэт. И вот мы вместе, в этой комнате с бежевыми стенами, цветочным бордюром и дешевой стандартной акварелькой, изображающей восход. Я чувствую себя словно какой-нибудь бедняга-дурачок из сказки, которому пообещали выполнить желание, а он не сумел его как следует сформулировать. Я просил, чтобы Кэт была со мной, – и моя просьба удовлетворена. Ее тело здесь, рядом; однако все остальное отсутствует.

Где-то за стеной звенит будильник в чьем-то телефоне.

– Кэт! – шепчу я. Ответа нет, но я знаю, что она меня слышит. – Если ты так и не выберешься, я пойду за тобой.

Я передвигаю свой стул в самый темный угол комнаты. Кэт, лежащая на своей больничной койке, освещена сверху, словно какая-нибудь королева, покоящаяся в склепе. Я снова вспоминаю «Элмерс», пытаясь воссоздать все известные мне факты. Какой-то человек бросил неопознанный предмет. Это заставило восьмерых подростков сбиться в кучу, после чего этаж обрушился. Конечно, простояв без внимания несколько десятилетий, перекрытия наверняка прогнили. Но достаточно ли веса восьми подростков, чтобы пол провалился?

Четыре человека погибли. Трое без сознания. И еще двоим участникам вечеринки, включая меня, удалось остаться целыми и невредимыми. Я видел второго счастливчика в отделении экстренной помощи, где ему перевязывали незначительные раны на руках. Насколько я понял, не считая окровавленных ладоней, Марлоу не получил ни царапины. Я подслушал, как он рассказывал доктору, что ухватился за вмонтированную в стену трубу, когда пол начал трястись.

Итак, у нас есть один чудом выживший участник, еще один, который попал туда случайно, а также загадочный вызов «Скорой». Однако самая большая загадка во всем этом – неопознанный предмет. Происшествие обсуждают по всем новостям, и я не оставляю надежды услышать о необычном объекте, выуженном из обломков. Полиция, очевидно, по-прежнему убеждена, что это был несчастный случай, но я-то знаю, что это не так. На данный момент все подводит только к одному выводу: в ближайшем будущем мне необходимо по душам побеседовать с Марлоу.

Кэт открыла глаза. Я ненадолго задремал, а проснувшись, обнаружил, что она уставилась в потолок, словно пытается сосчитать все мельчайшие трещинки. Вскочив с места, я ухватил ее в охапку, но сразу же понял, что что-то неладно. Кэт не обняла меня в ответ и не попыталась оттолкнуть. Она ничего не сказала мне, хотя я практически уверен, что рыдал в голос. Когда я ее отпустил, она издала булькающий звук и опустилась обратно на подушки. Ее голова легла под неестественным углом, а взгляд, прежде с таким вниманием изучавший потолок, теперь так же пристально вперился в одеяло.

Сиделка просунула голову в дверь и тут же вызвала целую армию докторов, не замедливших вытолкать меня из комнаты.

Прошел час. Сестры с медицинским оборудованием по-прежнему входят и выходят из палаты. В конце концов в дверях появляется дежурный невролог и подходит, чтобы поговорить со мной. Я узнаю ее: это доктор Ито из Брокенхерстского загородного клуба. Мне помогает то, что ее медицинский халат того же цвета, что и теннисная форма, которая была на ней, когда мы встречались.

– Ты ведь сын Ирэн Итон, не так ли? – спрашивает она.

Вот самый большой недостаток моей «кишки»: она делает меня незабываемым, словно гигантское родимое пятно или вторая голова.

– Да, – отвечаю я.

Нет смысла отнекиваться. Наверняка они в своем загородном клубе только и делают, что судачат о моей семье. Бедная Ирэн Итон, должно быть, говорят они. Как это получилось, что ее сынок вырос таким долбанутым, да еще и хакером?

– Я друг Кэт. Вы не могли бы мне сказать, что с ней?

Она явно колеблется, не желая делиться информацией. Тогда я достаю заполненную форму, подписанную матерью Кэт.

– Вот. Я друг семьи.

Доктор Ито кивает.

– У Кэтрин существенно повреждена часть мозгового ствола, которая называется варолиевым мостом, – сообщает она. – Ее состояние называется церебромедуллярным блоком, и…

– Каким блоком, простите?

Она терпеливо улыбается.

– В обиходе это известно как синдром запертого человека.

Я смотрю мимо нее, в комнату, где Кэт неподвижно лежит на своей койке.

– Это что-то вроде комы?

На этот раз доктор качает головой.

– Только в том смысле, что Кэтрин неспособна двигаться. Однако ее энцефалограмма отображает нормальную мозговую активность. Это говорит о том, что она находится в полном сознании, просто ее мозг заперт внутри тела, неспособного функционировать. Хотя мы научились довольно неплохо исправлять телесные повреждения, в отношении мозга медицина пока не достигла такого же прогресса.