Народу в метро было по-воскресному мало, и хотя ехать всего три минуты, я развалился на деръмОтиновом диванчике. Напротив сидела молодая чикса, и я принялся ее разглядывать. На ногах — поношенные кроссы (Хм… мило, мило), выше — укороченные узкие джинсы, облегающие ее длиннейшие ноги и открывающие тонкие породистые лодыжки. Джинсы низкие, на бедрах, а майка тоже чуть укорочена, так что видна полоска мускулистого живота. Она вся так одета: одежда — полоска тела — одежда полоска тела. Никакого блядства, но видно, что тело совершенно. (Хммм?!). Ноги, живот, грудь, шея — все совершенно. Руки — тонкие, но под гладкой ухоженной кожей видны мускулы, а кисти рук — узкие, с длинными ИЗЯЩНЫМИ пальцами. По прямым плечам рассыпаны густейшие волосы цвета меда. (Она такая изящная, что я ловлю себя на невольной мысли — а что будет, если ее ударить? Слишком уж она хороша для этого места и времени — для этого Города.)

Я задержал взгляд на ее груди, потом на ямочке между ключицами. (Шея была длинная и ГОРДАЯ). Я нарочно оттягивал этот момент посмотреть, как она на щщи, хотя я уже понял, что более смазливую мордашку надо поискать. Ну не может такое тело заканчиваться ка-ким-нить уродством.

И тут, други, произошел облом. Если бы я вам сейчас наплел, что щечки у нее были с ямочками, а губки — розовые и пышные, то это I был бы полный ПИЗДЕЖ. Потому что все это я досочинял позже, а тогда я уперся в ее глаза. В первое мгновение показалось, что у нее, как у элиена, глаза занимают все лицо. Огромные серые глаза, глаза цвета московского сегодняшнего неба, цвета неба всех городов мира. Но при этом они были ясные, как только что умытые, я увидел в них самого себя.

И эти невероятные глаза смотрели на меня в упор, не опускаясь и не отворачиваясь в сторону, Я понял (или почувствовал?), что человек (существо?) с такими глазами видит меня насквозь, до донышка. Она также разглядывала мое Я, как я только что изучал ее сиськи. Она, в секунду провертела во мне дырку, посмотрела меня изнутри, и на дне этих сканеров я увидел презрение. Ну не зараза ли? Ууу, недотрога!

Но это (даже на уровне мысли) получилось как-то фальшиво. Было в ее глазах еще что-то, Если бы я увидел в этих глазах презрение, я бы не разозлился. Знаю я такую категорию «дамочек». Они абсолютно неврубные. Не врубаются, что мои мартинсы стоят дороже половины их прикида. Не врубаются, что ездить с таким выражением на чучеле в метро — верх глупости, Они просто видят парня в поношенной неброской одежде, а для них это синоним убогости. V них обычно есть ебарь — низовой бык с покопанной иномаркой. Таких приятно ставить в коленно-локтевую позицию (вместе с ебарями:)). ЭТА была — не тот случай. А какой — никак не врублюсь. Но она ВИДИТ меня, и что-то ее печалит. На ум пришло, как мы с Кадетом ездили в паломничество на Соловки, поклониться древним иконам…

Вот теперь я взбеленился по-настоящему! Тьфу, бля! Много чести для одной чиксы! Для дебилов сообщили, что мы приехали на станцию, я поднялся и вышел.

Первые шаги по перрону я прошлепал, собой не владея. Сучка! Я пришел в себя и засунул руку в карман. Сжал кастет. Я (мы) ехал в первом вагоне, совсем рядом был (короткий) эскалатор на улицу. Поезд еще стоял, и я развернулся фронтом к окну вагона, за стеклом, как тыквы на октябрьской полке, торчали затылки сограждан, а в мути вагона — ЭТО ЛИЦО.

Я вытащил из кармана закрученный вокруг пальцев металл, я уже видел, как драгоценная россыпь осколков упадет на глупые головы, и, глядя в ЭТИ глаза, я сжался пружиной адской машины — готовый ударить, подарить себе № кунду наслаждения звоном, первыми брызгами крови и скоропостижными родами паники и в десять прыжков вылететь из клаустрофобии подземки на оперативный простор улицы ищи-свищи! НО! ЭТИ ГЛАЗА, по-прежнему кратчайшей линией устремленные к моим (она, по ходу, их (и не отводила от меня) — непостижимо изменили цвет (с серого на зеленый) и дернулись в левую от меня сторону. Я, как послушный дау- I нец, повернулся. И увидел двух мусоров! Спиной ко мне они стояли на линии, которую я: провел для себя к эскалатору, и разглядывали I ублюдков, спускающихся по чудо-лестнице. Еще… нет, не секунда, а та пылинка времени, которая проходит между волнами света, и я бы спалился, как достойный идиот. Но я успел дать «Стоп-машина!» телу. И встал столбом, мудак-мудаком. А что, други? Как вы вели себя на моем месте?! Зашипело, для дебилов сообщили, что двери закрываются, и эту страннейшую… пришелицу (?), ЗА 1 °CЕКУНД успевшую меня выбесить и выручить, потащило в прямую кишку тоннеля.

Унять постыдное псипатство заняло три секунды, я задержал дыхание и широким шагом посиповал мимо серых — на эскалатор. Чтобы купить бутылочку пенного в ларьке, пришлось растолкать несколько смердючих городских огрызков. Хули их всегда так много у метро? Реально, я прав, сравнивая метро с кишками города. А кучки алкатни на выходах — это неподтертые и засохшие кусочки кала вокруг ануса. Только кто я тогда? Впрочем, вы, если не дебилы (а вы, я надеюсь, не из этих), наверное заметили, что метро я пользуюсь изредка.

Я прошел квартал насквозь и дошел до «нашего» двора. Это двор-пустырь, окруженный выселенными полуразвалившимися домами. Только в моем Городе увидишь такое: центр, земля стоит бешеные тыщщи, а тут — бери не хочу. Сел на скамейку и занялся интенсивной пси-диагностикой и пси-терапией. Резюме: только что я однозначно слетел с катушек. Слетел из-за хуини, и из-за нее же чуть не спалился. Я потерял самоконтроль. Т. е. стал уязвим, пусть и на пять сек, для окружающей среды. Т. е. проявил слабость. Теперь я должен стереть все это не только с лица, но и из мыслей. Скоро стрела и акция, и нас станет много. Много разных, но на короткое время объединенных коллективным разумом в ЕДИНОЕ, и мою слабость обязательно почуют. Нииззяяяя!

Благодарные читатели, вестимо, скоро обвинят меня в какой-то тайной уринофилии. Потому что сейчас я опять опишу процесс отливания. Но из песни слова не выкинешь, и последняя капля всегда в трусы. Так вот. Я уже докушал боттлбира и сида на скамейке, запрокинув голову на спинку, разглядывая размытые оттенки серого/свинцового на близком небе, вспоминал и вспоминал ЭТИ глаза. Почему-то мне улыбнулось. Изредка на лицо падала еле уловимая влага, и я понял, что хочу дождя, что я соскучился по дождю.

Захотелось отлить (см. начало главы). Я обсзрел окрестности и направился к гаражам. Со всей отпущенной природой грацией я пропрыгал в узком пространстве между ржавыми стенами, опускаясь только на самые мыски говнодавов. Мои мартиносы не заслужили, чтобы оп-; равдывать свое погоняло, а задеть мины было запросто. Если же я коснусь, хотя бы краем одежды, стены, меня вырвет. Точно говорю, вырвет. Укрытый от взоров, я разболтил ширинку, отлил, стряхнул и уже застегивал пять болтов обратно, когда услышал звуки двигающегося моба. Громкие голоса, гогот. За полтора часа до стрелы парни уже начинали собираться. Я брезгливо развернулся в этой крысиной щели и собрался было присоединяться к общему веселью, как моб прошел через видимое из щели пространство пустыря. ДРУЗЬЯ!!! Сколько их?? Двадцать? Больше? Что им ЗДЕСЬ надо?