Так вот, ответом на этот вызов общественного распада и является национализм, поскольку он дает членам общества прочное основание для взаимной солидарности. Другой силы, которая привязала бы «элиты» к народу, которая сплотила бы друг с другом русскую Карелию и русское Приморье, которая позволила бы государству стать по-настоящему своим для граждан, т. е. вызывающим «активную лояльность», – я просто не вижу. Это единственный шанс на воссоздание целостности нашего общества.

Под «национализмом», как известно, могут пониматься совершенно разные вещи. Наиболее широко пропагандируемой является концепция «гражданского национализма», противопоставляемого «этническому». Ее сторонники, как правило, признают проблему социальной дезинтеграции, с которой мы столкнулись. Но они считают, что в этой ситуации не следует делать ставку на этнические чувства, достаточно просто воссоздать эффективные современные институты. Достаточно «отремонтировать» сломанные машины социализации – школу, армию, политическую партию, наконец, сам институт гражданства – и тогда мы преодолеем катастрофу распада. Эта позиция кажется разумной. Но, как уже говорилось в одном из предыдущих разделов, все названные институты – это «машины», которые не создают идентичность, а тиражируют ее. Даже в эталонно гражданских нациях механизмы интеграции работали по большей части на этническом материале – материале национальных высоких культур[20]и исторических мифов. В этом смысле вернее считать, что современные нации создаются не аморфным плавильным котлом, а отчетливой и в каждом случае уникальной этнической матрицей.

Так вот, в нашем распоряжении просто нет другой национальной высокой культуры мирового уровня, на базе которой можно было бы интегрировать общество и воспитывать гражданина, кроме русской культуры (включая в нее, разумеется, и национальную историографию – русскую историческую традицию). По сути, это единственный ресурс идентичности для распадающегося российского общества, который сохранил силу при постигшем нас крушении структур современности и является необходимым фундаментом для их восстановления. Поэтому в нашем случае национальный проект не может не быть этническим.

Сказав это, я должен сразу сделать несколько пояснений.

Первое. Само противопоставление этнического и гражданского национализма является неточным – по меньшей мере, нельзя видеть в нем универсальное объяснительное клише[21]. Как уже было сказано, гражданский национализм, чтобы оперировать жизнеспособными культурными формами, должен быть также и этническим. С другой стороны, и этническая нация, чтобы реализовать себя в государственной форме, должна состояться как сообщество граждан. Крейг Калхун предлагает считать, что антиномия «гражданского» и «этнического» национализма в действительности «лишь отражает различие между национализмом состоявшихся наций-государств и национализмом наций, находящихся в проектной стадии. Отсюда проистекает и различие в акцентах – гражданских в одном случае и этнических в другом»[22]. Считать ли РФ в ее нынешнем виде состоявшимся национальным государством – вопрос риторический. Проблема в том – и об этом пойдет речь ниже, – что спустя столетия национальной истории у нас как народа нет такого государства, о котором можно было бы сказать: «государство – это мы». Национальное государство для нас – не данность, а задание. Поэтому преобладание этнических акцентов на данной стадии национального проекта закономерно и неизбежно.

Второе. Само понятие этничности часто искажают, сводя его к вопросу «состава крови». Никаких оснований для этого нет. Даже сам «род», не говоря уже о «народе», является прежде всего культурной, а не биологической реальностью. Для существования «рода» важно не то, что мы родственники, а то, что мы мыслим и действуем в категориях родства, со всеми вытекающими последствиями. Этничность же – реальность гораздо более сложная. Она несомненно связана с происхождением. Просто потому, что это – основной способ наследования материальных и нематериальных ценностей. Но предметом этнического наследования выступают не «гены», а культура (язык, общие символы, исторические воспоминания и прежде всего – сама групповая идентичность, закрепляющая устойчивое различение «мы» – «они»). Поэтому русские как этническая реальность – это не «сообщество ДНК», а сообщество наследования русского языка, культуры и исторического сознания, членство в котором определяется, как правило, происхождением, но не исключительно им.

Сделав эти оговорки, можно перейти к главному – ответу на вопрос, что такое «национализм» в нашем контексте. На мой взгляд, это стратегия мобилизации этничности, ее ресурсов, для построения современного общества. Включая все те институты модерна, те механизмы социализации, о которых уже шла речь и венцом которых является собственно государственность. В этом смысле нацией становится тот этнос, который не просто имеет «свою государственность» – в данном случае это лишь индикатор, – а тот, который умеет воспроизводить себя и свою идентичность посредством матриц современного общества. Таких, как массовое образование, массовая армия, литература, СМИ и так далее.

Здесь мы встречаем новых оппонентов. Помимо сторонников «чистой внеэтнической гражданственности», о которых уже было сказано, так понятому национализму противостоят две достаточно заметные позиции. Одну из них можно назвать традиционалистской, другую этнократической.

Сначала о традиционалистах. Безусловно, у нас в стране – широкий консенсус о пользе защиты «традиционных ценностей». Но я в данном случае употребляю этот термин в более узком смысле – в смысле отрицания институтов современности от имени идеалов «традиционного общества». Соответственно, сторонники этой позиции отвергают идею нации как модернистскую и западническую. Причем часто ссылаясь не только на романтизированные образы прошлого, но и на обветшавшие открытия «постмодерна». Не случайно, что новое прочтение идей демократии и гражданского общества с национальных позиций, которое происходит сейчас в национальном движении, встречает подчас такое отторжение в патриотических кругах.

Любопытно, что в этой «традиционалистской» логике выдержана и уже упоминавшаяся статья Путина о национальном вопросе. Автор уверен, что стремление к национальной государственности «противоречит нашей тысячелетней истории». Отчасти в этом он прав, однако нельзя забывать, что эталонных национальных государств это касается в ничуть не меньшей мере: такое стремление на тот момент, когда оно возникает, действительно «противоречит истории». Истории династических государств и аграрно-сословных обществ, в недрах которых постепенно вызревает «национальная альтернатива». Где-то династии, вольно и невольно, взращивают ее сами (как взрастили революционный французский национализм Бурбоны), где-то ветер истории скорее заносит ее извне, как разнесли национализм по континенту Наполеоновские войны, «заразив» им немецкое и русское образованное сословие. Неслучайно одним из провозвестников национального поворота в нашей истории стало вышедшее из горнила первой Отечественной войны декабристское движение[23].