Граф нахмурился, на переносице у него обозначилась морщина. Он все еще хмурился, когда в Комнату короля вошла Мариота; она хотела спросить, не нуждается ли он в чем-либо.

— Буду откровенен с вами, милорд, — начал доктор Мортимер. — Я знаю, что вы уже не раз изъявляли желание встать и поскорее покинуть Квинз-Форд. Это непростительное безрассудство, и я не могу этого допустить.

Доктор Мортимер ждал возражений графа, но их не последовало, и он продолжил:

— Меня беспокоят ваши головные боли, к тому же ваш синяк еще не прошел окончательно. В таком состоянии любая поездка для вас опасна, и я не ручаюсь за ее последствия. Сейчас вам нужно отдыхать и набираться сил.

— Но я не могу бесконечно оставаться в постели, — раздраженно проговорил граф.

— Вы лежите всего четыре дня, — напомнил ему доктор Мортимер. — Конечно, вы вправе обратиться к сэру Уилфриду Лоуренсу или какому-нибудь другому врачу, но я желаю вам добра и действую в ваших интересах. Вам необходим отдых, милорд. Понимаю, вас утомило однообразие, но ваше плечо пока не зажило, да и опухоль еще не спала.

— Дело не в том, что я желаю уехать из Квинз-Форда, — пояснил граф. — Просто мне не по душе залеживаться в постели.

— Замечательно, — ободрил его доктор Мортимер. — Завтра можете встать и посидеть в кресле у окна, но только не переутомляйтесь. Если почувствуете усталость или у вас сильно закружится или заболит голова, немедленно ложитесь в постель. Вы поняли, ваша светлость?

— Да, — ответил граф. — Теперь я понял, почему многие обижаются, когда их заставляют делать то, что им вовсе не хочется.

— Тонко подмечено, господин граф, — усмехнулся доктор Мортимер. — Впрочем, милорд, я по-прежнему готов пригласить к вам для консультации любого лондонского врача.

— Да нет, я вам полностью доверяю, — откликнулся граф. — Вы уже потратили столько времени и сил на мое лечение.

Доктор Мортимер улыбнулся.

— Это мой долг, господин граф. Как и все молодые люди, вы слишком нетерпеливы. Вам кажется, что у вас все впереди, и вы боитесь опоздать.

Сделав паузу, он добавил:

— На вашем месте я считал бы себя счастливейшим из смертных. Ведь за вами ухаживают две прелестные юные дамы, мисс Мариота и мисс Линн.

Эта реплика, похоже, пришлась графу не по нраву: ему показалось, что доктор Мортимер бесцеремонно вторгся в мир его чувств. Однако он сдержал свой гнев и, обаятельно улыбнувшись, произнес:

— Ладно, Мортимер, вы победили! Я согласен полежать еще денек-другой, но не больше; через пару дней вы меня не заставите лежать ни за какие коврижки.

— Вот и отлично! — похвалил его доктор Мортимер. — А теперь прощайте, милорд, и благодарю вас за отличное вино, которое ваши слуги погрузили в мой экипаж.

— Надеюсь, оно вам понравится, доктор.

— О, в этом я не сомневаюсь! — отозвался врач.

А граф порадовался, что Хикс успел тайком от Мариоты отнести несколько ящиков с вином в подвал замка.

После обеда граф пригласил хозяина замка выпить с ним великолепного портвейна из погребов герцога, и лорд Фордкомб оценил напиток по достоинству.

В ответ лорд Фордкомб распорядился подать свой знаменитый кларет, и мужчины также отдали ему должное.

Граф понимал, что Мариоте вряд ли понравится, что ее отец с удовольствием пьет кларет, а вслед за ним портвейн или бренди, но все же надеялся, что она не станет выражать свое возмущение вслух.

Мариота знала, что спорить с графом бесполезно, и, когда леди Коддингтон привезла запасы продовольствия, а Хикс, не теряя времени, отнес его на кухню, сделала вид, что это ее не касается. Казалось, она даже не заметила, как пополнились их припасы.

Хикс покорно следовал указаниям хозяина. Он поднялся в Комнату короля, а потом принес блюда и вина в столовую.

Изысканный обед восхитил лорда Фордкомба. Вышколенный слуга предлагал одно блюдо за другим и наливал вино. Мариота и Линн едва ли не впервые смогли вдосталь отведать закусок и жаркого. Им также больше не надо было бегать на кухню и самим менять посуду.

Мариота видела, что визиты леди Коддингтон изменили жизнь всей их семьи, особенно отца. У него появилась новая собеседница, и он уже не сидел целыми днями у себя в кабинете. Леди не скрывала своего интереса к истории замка, и он увлеченно рассказывал ей о своей книге.

Однако черный вышитый кошелек сестры графа по-прежнему хранился в спальне Джереми. Мариота старалась забыть о краже, но понимала, что стыд и раскаяние не позволят ей это сделать. Она надеялась, что гостеприимство хоть в какой-то степени загладит ее вину.

Обед кончился. Линн без спроса встала из-за стола и направилась наверх, к графу.

— Прошу тебя, будь внимательнее к графу и не надоедай ему своей болтовней, — предупредила сестру Мариота. — Сегодня у него болела голова, и доктор Мортимер посоветовал ему как следует отоспаться.

— Я уже это слышала. Вчера ты говорила то же самое, — напомнила ей Линн. — Я понимаю, он очень хорош собой, а ты эгоистка и своего не упустишь. Признайся, ты сама же хочешь быть с ним рядом.

— Я вовсе к этому не стремлюсь.

— Не обманывай! Конечно, стремишься! — заспорила с ней Линн. — Ты, словно старая гусыня, трясешься над ним, как над единственным птенцом. Успокойся, я не собираюсь его у тебя отбивать. Я просто хочу поговорить с ним, вот и все.

Заметив, как глаза Мариоты налились слезами, она смутилась:

— Прости меня, дорогая. Мне захотелось тебя немного подразнить, а то ты уж слишком серьезна. Знаешь, я уверена, что он влюбился в тебя без памяти и ни о ком другом и не думает.

— Что ты имеешь в виду? — оторопела Мариота.

— Он постоянно о тебе спрашивает, волнуется, если тебя нет, намекает, как-то странно смотрит. Милая, подумай, какое счастье ждет всю нашу семью, если он предложит тебе руку и сердце!

— По-моему, ты сошла с ума! — воскликнула Мариота, когда они поднялись по лестнице. — Как ты только могла себе это вообразить… Граф знатен, и я ему не пара. Да он и не посмотрит на меня.

Она нарочито громко засмеялась, сознавая, что этот истерический смех в любую секунду может смениться плачем.

— Неужели ты не видишь, как я убого выгляжу? Сравни меня с его сестрой, и тебе все сразу станет ясно. Я уже три года ношу это платье, и мне в нем трудно дышать, так оно узко. Вдобавок оно полиняло от стирки, я даже не помню, какого оно было цвета.

— Да, я знаю, дорогая, — подтвердила Линн. — Но и оно тебя не портит, так ты хороша. Папа считает, что ты настоящая красавица.

— Откуда тебе это известно?

— Я как-то поинтересовалась, можно ли меня назвать хорошенькой. И он ответил: «Да, ты очень хорошенькая. Но Мариота похожа на мать, у нее классический тип красоты, и тебе до нее далеко».