когда-то было окружено высокой крепостной стеной , от которой теперь осталось одно основание. Под тяжестью снега обрушился купол величавого храма Святой Троицы, а вместо его великолепных ворот остались лишь два торчащих из-под земли каменных столба. Теперь под руинами храма, бывшего когда-то гордо¬стью всего города, устроили себе норы шакалы и барсуки. Среди полуразру-шенных стен гулял холодный ветер, а под бурно разросшимся кустарником поч¬ти скрылись очертания площади и прилегающих улиц. Ниже по течению река прорвала дамбу, вышла из берегов и затопила единственную дорогу, связывающую город с внешним миром.  Теперь вместо нее образовались заполненные лягушками ямы. Было видно, что по этой  дороге давно уже никто не ходил.

Неожиданно  из-под руин вылезла какая-то старуха и, на ходу поправляя грязный платок, бнаправилась навстречу путникам.

– Вы живете в этом городе, матушка? –  мягко спросил Геродот.

– Вокруг нет уже никакого города: ни людей, ни  соседей, никого. Последние жители давно ушли, и по улицам сейчас бродят одни   дикие собаки и вол¬ки.  Даже из дома опасно выходить.

– А что ж ты, мать, не уйдешь  отсюда?

– Да куда мне идти, старая уже. Молодые все ушли, одни старики оста¬лись свой век доживать средь этих руин.  Вот заберет нас Господь к себе, и город кончится. –  Сказав это, она села на камень и, словно забыв о присутствующих, затянула какую-то тоскливую песню.

Печаль овладела сердцами путников при виде этого всеобщего запустения, так ясно указывающего на тщетность всех человеческих устремлений.

– Я ждал увидеть рождение города, а вижу его конец, – с ужасом прошептал Геродот.

– Ты и видишь начало и рождение города, – отозвался Диомед.

– Ничего не понимаю:  где здесь начало,  вот это? – молодой  путе¬шественник указал рукой на окружавшие их руины.

– Именно, пойми,  это же естественно, начало находится в конце, конец –  в начале. Рождение и смерть – они вместе, но как, каким образом –  это не передать словами.

– Но тогда где сама жизнь, то, что находится между рождением и смер¬тью, где она?!–  воскликнул Геродот и еще раз бросил взгляд на руины, будто искал там ответа.

– Вот здесь, и ты ее видел, –  резко возразил Диомед.

– Где здесь? Я вижу лишь груду камней и могильные плиты!

– Прислушайся хоть, о чем так тоскливо поет эта старуха.

Старуха пела какую-то очень древнюю унылую песню, и из ее полузакры¬тых глаз катились слезы.

– Ты ее не узнал, Геродот? Это же Медея, жена Язона, она была первой красавицей города,  а теперь и от нее остались одни руины.

– Это она? –  сокрушенно произнес Гередот. Он невольно прислушался к протяжному вою старухи и  стал повторять за нею слова из песни:

«А может, лучшая победа над временем и притяжением

Пройти, чтоб не оставить следа,

Пройти, чтоб не оставить тени».

– Вот тебе и ответ на все твои вопросы.

– Ладно, я пойду, –  сказал капитан, до сих пор молча слушающий, разговор своих спутников,–  скоро первые поселенцы сойдут на берег, надо их встретить.

Он попрощался и исчез в темноте, а они остались возле руин, слушая жалостливую песню старой женщины:

« Нету вчерашнего дня,  нету завтрашнего,

А есть одно вечное сейчас.

Умершие, живущие и еще не родившиеся стоят рядом…»

– Да, теперь я понимаю, –  прошептал Геродот, бросив украдкой взгляд на постаревшего Язона, который весь превратился в слух при звуках песни жены, и лицо которого стало белее  бумаги.

– Боги, это она! Ее голос …я узнал.

– Кого узнал?

– Ту,  которую ждал всю жизнь.

– Быть того не может! – воскликнули оба от изумления.

– Я ее где только не искал, а она все время рядом была! Почему, поче¬му никогда не говорила, кто ты?

– А что бы я могла тебе сказать, Язон, когда рядом с тобой была, и ты меня не замечал? Разве слова могли что-то изменить, разве они что-то зна¬чат, когда есть настоящая любовь?

– Потому и молчала всю жизнь?

– Только на пороге смерти не смогла выдержать и спела ту песню, прос¬ти старухе эту слабость.–  Женщина тихо плакала, рассказывая свою историю: –  Жители того острова этим и промышляли; покупали девушек, обладающих мелодичным голосом, обучали пению колдовских песен, которыми они  завораживали проплывающие мимо корабли, заманивая их прямо на рифы.  Для них это занятие было своеобразным видом пиратства. Меня они купили у родителей и пять лет обучали умению петь, потом еще столько же я пела на погибель проплывающих мимо кораблей. Так и жила, пока судьба не послала на наш ост¬ров твое судно, Язон.  Благодаря хитрости ты спасся и ушел невредимым, а

островитяне посчитали произошедшее дурным  знаком и изгнали меня. Я верну¬лась домой и со временем стала твоей женой. Все остальное ты и сам знаешь. Прости меня, из-за гордости и тщеславия я украла сколько лет у тебя и себя. Ведь ты в упор меня не замечал, а все грезил далекой мечтой –  потому ничего не говорила тебе, ревнуя и ненавидя твои воспоминания обо мне. На самом деле, я ведь мстила тебе за это твое пренебрежение.

Теперь оба сидели молча.  Невозможно было, чтобы они по-другому жили и по-другому любили друг друга. Даже заговорить не смели и только испуганно смотрели друг на друга. После пятидесяти лет совместной жизни они впервые видели друг друга иными глазами, и спокойно воспринимать происходящее было выше их сил. Сей¬час, отживши свой век, они стояли на пороге смерти, и женщине показалось, что ничего их не связывало, кроме мимолетного воспоминания  далекой молодости; да и то непонятно, было ли что на самом деле.

– Да,   все меняется в этом мире, – печальным голосом проговорила она.

– Только не я, –  произнес Язон, не сводя глаз с женщины своей жизни.

– Я ведь совсем старуха, развалина, уже поздно что-то менять.

– Ты постарела не больше, чем я.

Они сидели, и, никого не замечая, плакали от боли и счастья, постигая ту истину, что любовь остается любовью в любом возрасте, и даже время и смерть бессильны перед ней.

– Давай оставим их одних, они этого заслужили, – вполголоса предложил Диомед, и оба, не попрощавшись, тихо удалились.

Волны с шумом бросались на скалистый берег и откатывались назад.  Из-за туч выплыла желтая луна и осветила одинокую фигуру маленького  человека в треуголке, стоящего у самого берега. Сложив руки на груди и чуть наклонив