А что это так выражение лица изменилось? Какая-то, я бы даже сказал, растерянность появилась, совместно с желанием скрыться куда подальше. Подбежал почти, шинельку на ходу застегивает.

– Тащ болковник, бо вашему бриказу!..

– И где мы отсутствуем, товарищ Ахметшин? Почему не доложили непосредственному начальнику?

– Я тут… на месте… рядом…

Стыдно смотреть! Командир Красной Армии, даже соврать толком не умеет!

– Где ваше место службы? Расслабился, блин, на курорте себя почувствовал? Я тебе устрою отдых! Поссать некогда будет! Машину быстро нашел! В Селищи едем!

– Тащ болковник, разрешите берекусить немного!

– Что непонятно в моем приказе, а? Еду заслужить еще надо! Бегом! Взять с собой подменное обмундирование!

Все три десятка километров Ильяз молчал, сопел в уголочке. Ничего, сейчас я ему устрою веселую жизнь. Тоже мне, гроза связисток и прачек из хозвзвода!

Когда приехали, то я понял, что долго спал. Судя по горке, разгружали уже не первую машину. Наверное, Кирпонос дополнительно помог проникнуться важностью этого моста.

– За мной, – буркнул я Ахметшину и пошел к месту разгрузки.

Ради такого на несколько секунд даже прервали процесс.

– Тащ полковник, бойцы третьего взвода…

– Занимайтесь, сержант. Вот вам даю на перевоспитание товарища лейтенанта. Работать отсюда и до отбоя. Без послаблений. Вопросы?

– Нет вопросов. Лишние руки нам не помешают.

Вот кто работал, так это Меерсон. Не знаю, спал ли он ночью. Не ел – так это точно, вон, стоит котелок с кашей нетронутый, холодный уже, я специально рукой потрогал. Вместо кульмана на козлах лежит лист фанеры. Точно чуть не первый какой нашли – вон, с одного края от сырости разбух, отрезали наспех, крупной пилой.

– Здравствуйте, Исай Гильевич, – поприветствовал я его.

– Осторожно, там бумаги, – не поднимая голову, буркнул он. – Сейчас предварительные расчеты заканчиваю.

Я осмотрелся. Вот чертеж секции «моста». Вот черновики исчерканные. А это чистовая таблица уже, аккуратным чертежным почерком заполненная. Золото, а не человек!

– А у вас там родные… в городе? – догадался я. – Кто?

– Родители, жена, сестра, – спокойно перечислил он. – Переехали из Белоруссии… давно уже, в начале тридцатых.

Понятно теперь рвение. Надо будет, он руками через этот мост грузы таскать продолжит. За своих драться – тот еще стимул. Наверное, не понаслышке знает, как там, в Ленинграде, с продовольствием. А я тут… толщину слоя тушенки на куске хлеба с Масюком обсуждаю… Даже неудобно как-то стало.

– Вы поешьте, – я постучал ногтем по котелку, – а то сил не будет работу закончить.

– Ну да, – ответил Меерсон, – сейчас. А то принесли, я подумал, что вот немного еще поработаю, а потом… Забылся, это со мной бывает.

Оставил лейтенанта доделывать проект, поехал к мосту. Прямо гордость взяла: могут ведь, когда хотят. Вон, уже грунт срывать начали с берега, человек десять копошатся. В небе истребители, стерегут, значит. Такими темпами за пару недель закончим. Если не помешает никто.

Поинтересовался, всего ли хватает, как с подвозом пищи. А то у нас есть такие деятели – бойцов зашлют куда-нибудь, а они целый день на подножном корме. А эти ведь не погулять пришли, лопатой попробуй натощак весь день помаши. Но придраться не к чему – командовавший работами сержант заверил, что всё тут как надо.

Вернулся и уже было подошел к избушке, в которой Меерсон работал, как с места разгрузки послышался грохот и крики. Изменил направление движения, пошел туда. Ага, точно что-то не так: все сгрудились в одном месте и с матерком оттаскивают в сторону бревна.

– Что тут у вас? – спросил я.

– Товарищ полковник, – подбежал сержант, которому я с утра Ильяза в рабство определил, – там… лес посыпался… Моя вина, не усмотрел, укрепить не успели… Так это… вашего лейтенанта… бревном придавило…

Глава 6

Впрочем, пока я добавлял в общую беседу свою порцию поминаний неизвестной матушки и легкомысленных девиц, кто-то крикнул: «Живой!», и я вздохнул облегченно. Лезть в кучу бревен я благоразумно не стал – не хватало еще там получить перелом какой-либо, так Кирпонос тогда меня точно расстреляет как неисправимого дурака. И прав будет на все сто. Просто трудно привыкать, что не сам делаешь, и ни у кого это вопросов не вызывает.

Ильяза положили на шинель чуть в стороне от места разгрузки. Рядом с ним тут же оказался санинструктор, который его осмотрел и ощупал.

– Что там? – поинтересовался я судьбой своего помощника.

– Видимых переломов вроде нет. Ушибы, ссадины. Возможно, сотрясение головного мозга, приложило его довольно-таки сильно.

– Было бы что сотрясать. Ладно, давайте в медсанбат его, пусть там посмотрят.

Ждать, пока увезут, не стал. Всё равно я помочь Ильязу сейчас не могу, а держать его картинно за руку – это для кино хорошо. Там еще при этом всякие красивые слова говорят, смахивая скупую мужскую слезу, стекающую по щетинистой щеке. Говорить гладко не обучен, к тому же сегодня брился. Есть кому и без меня присмотреть и отправить.

– Тащ болковник, – произнес вдруг Ахметшин. Нормально сказал, не голосом умирающего. – Брастите меня, дурак я был.

– Что значит «был»? И остаешься. Не надейся, что я с тебя слезу. Выпишут медики, служить будешь, никуда не денешься. Всё, давай, выздоравливай.

У Меерсона работа шла своим чередом. Сразу видно – трудится, чертит что-то. Посмотрел, да и не стал отрывать его. Завтра приеду, узнаю новости.

Да уж, не вовремя выбыл из строя Ильяз. Ничего, у меня есть Евсеев, у него хоть и зубы во рту не все, но зато поспокойнее Ахметшина, у которого ветер в голове гуляет. Сейчас озадачу, а то он решил, похоже, что у нас ему только чай пить, а основное место службы в особом отделе. С утра буркнул, что как раз там и будет, и умчался. Хреновый я руководитель, один подчиненный по бабам ходит, второй свои вопросы решает, а я впахиваю. А ведь должно быть наоборот! А у меня даже ординарца нет! Как там была фамилия этого сказочника? Дробязко? Нет, Дробязгин, точно. Сейчас Евсееву скажу, пусть переводит к нам в группу. А то и за кипятком послать некого.

Шум, гам и бардак. Вот как можно описать творящееся в штабе. Все бегали как наскипидаренные. Один Масюк сидел королевским министром в приемной. Нет, я понимаю, что это комната в большой землянке, не очень большая, кстати, не то что наши киевские хоромы. Но если из этого помещения имеется дверь в кабинет командующего фронтом, то это как раз приемная и есть.

– Что случилось, товарищ лейтенант? Чем вызван охвативший всех энтузиазм? – поинтересовался я.

– Американец приезжает, – сообщил новость Аркаша. – Гаррисон какой-то. Или Гарриман, не помню. Посланник дипломатический и миллионер. Нашему звонил… – Масюк картинно возвел очи горе. Неназванный вождь сильно удивился бы, узнай, что похож на керосиновую лампу – именно на нее и смотрел адъютант командующего. Хотя, если подумать… светит же…

– И что с того? Две руки, две ноги, голова одна.