Шофер повернул голову и молча, одними глазами, спросил: «Куда прикажете?»

- На границу.

Часто сигналя, машина медленно, осторожно пошла по городу. Густой, тяжелый туман наполнял улицы. В седом мраке тревожно перекликались автомобили. Моросил дождь. Остро тянуло промозглой сыростью.

За городом шофер прибавил скорость. В белесом сыром пологе тумана замелькали телеграфные столбы. Вскоре из тумана выступили черные силуэты домов большого населенного пункта. Шофер чуть повернул голову к генералу и опять молча, одними глазами, спросил: «Заедем или мимо?» Громада махнул рукой. Машина свернула вправо, на проселочную дорогу. Внизу показалась Тисса.

Вездеход долго бежал вдоль границы, по берегу реки, почти у самой кромки служебной полосы. Машина работала обеими ведущими осями и все-таки неуверенно скользила по глубокой, разъезженной колее, из-под колес летели брызги воды и комья грязи.

Шофер часто останавливал машину, протирая залепленное грязью переднее стекло. В такие минуты с особенной силой ощущалась глубокая тишина границы.

Лес вплотную подходил к дороге - глухой, нехоженый, таинственный лес пограничной полосы. Когда берег реки становился пологим, низменным, лес убегал от реки на взгорья, уступая место непроходимым зарослям кустарника и камыша.

Один за другим мелькали зелено-красные пограничные столбы и высокие дозорные вышки.

Грунтовая дорога выбежала из леса прямо на шоссе. Весело шурша мелкой галькой, «газик» пошел быстрее.

- Комендатура, - вполголоса проговорил адъютант.

Лучи фар выхватили из тумана небольшой пруд, поросший камышом, плотину, каменные стены водяной мельницы и приземистое здание на берегу. С тыла к комендатуре примыкал густой лес. На той стороне, на западном берегу реки, светились огни деревни.

Шофер, повидимому, подумал, что генерал обязательно задержится в комендатуре, и замедлил ход «газика».

- Вперед! - сказал Громада. - На заставу!

Пятая застава располагалась неподалеку от Тиссы, в двухстах метрах от границы, по соседству с землями колхоза «Заря над Тиссой».

Узнав от соседней заставы, что генерал Громада направился к нему, капитан Шапошников тотчас одернул китель, поднялся и, глядя в окно, через которое смутно виднелась Тисса, задумался: в порядке ли его хозяйство, за которое ему придется держать ответ перед генералом?

Шапошников думал о границе. Нет, не о широкой реке, не о служебной полосе, не о погранзнаках, не о внешних признаках границы. Начальник заставы думал о людях, о том, что составляет плоть и душу государственного рубежа. Он мысленным взором окинул передний край своего участка, от фланга к флангу. И перед ним предстали такие разные, но все одинаково дорогие лица солдат, ефрейторов, сержантов, старшин, офицеров. Шапошников пытливо вглядывался в эту живую границу и думал: правильно ли он расставил людей, не осталось ли где-нибудь лазейки для нарушителя, все ли пограничники готовы услышать вражескую поступь и сквозь туманную мглу? Шапошников твердо ответил: да, все. Всем верил капитан Шапошников, на каждого надеялся - не подведет.

Части генерала Громады охраняли один из самых молодых участков границы Советского Союза. Возник он в результате договора СССР с Чехословацкой Республикой. Воссоединением Закарпатья с Украиной было завершено великое дело слияния в одну семью украинского народа.

Шапошников, тогда еще лейтенант, в числе многих других офицеров попал на закарпатскую границу в первые же дни ее образования. В те времена на берегах Тиссы еще не было ни погранзнаков, ни другого оборудования границы.

Упорно и трудолюбиво, из года в год Шапошников укреплял и совершенствовал охрану границы на своем участке. Существовало мнение, что в горах невозможно поставить на пути нарушителя такую преграду, как служебная полоса. Шапошников все же оборудовал ее. Там, где круты были гранитные склоны и земля не держалась, ставили рубленые соты, клети, одну над другой, ступенчато, засыпали тяжелыми камнями, а потом мягкой землей, хорошо отпечатывающей следы.

Много вкладывал Шапошников труда в оборудование участка заставы. Но еще больше пришлось ему поработать, чтобы глубоко узнать людей своего подразделения: знать, кто на что способен, знать вкусы и наклонности и, в конце концов, даже повседневное настроение Иванова или Петрова, Каблукова или Смолярчука. О, это далеко не пустяк - отличное настроение пограничника. Всех выбившихся по той или иной причине из обычной колеи пограничников Шапошников брал под личное наблюдение.

Не далее как сегодня заместитель Шапошникова, молодой лейтенант, недавно закончивший школу, предложил временно отстранить от службы ефрейтора Каблукова на том основании, что тот в последние дни стал задумчив, рассеян: нельзя, мол, доверять ему охрану границы в таком состоянии.

Если бы Шапошников согласился с предложением своего заместителя, Каблуков, конечно, еще больше бы помрачнел. Не одобрил бы это несправедливое решение и генерал Громада. Генерал, несомненно, сказал бы: «Не ожидал, товарищ Шапошников! Как замечательно вы оборудовали границу, а человека… человека не сумели ободрить!»

Мглистые сумерки, насыщенные густой водяной пылью, спускались с гор. В выгулах питомника залаяли собаки. В собачьем хоре заметно выделялся голос Витязя. Из конюшни донесся стук лошадиных копыт и смешанный запах конского пота, продегтяренной сбруи и навоза.

На стальной перекладине тренировался пограничник в оранжевой майке, белобрысый, со стриженой головой. Через открытую форточку казармы послышался настойчивый зуммер, а потом и строгий голос дежурного:

- Яблоня слушает. Что? Телефонограмма? Давай, записываю.

Через несколько минут дежурный разыскал Шапошникова во дворе заставы.

- Разрешите доложить, товарищ капитан? Телефонограмма из штаба отряда. - Толстые обветренные губы чернобрового сержанта растягивались в неудержимой улыбке. - Насчет ефрейтора Каблукова. Демобилизован.

Дальше Шапошникову все было ясно, но дежурный не отказал себе в удовольствии слово в слово повторить то, что значилось в приказе о демобилизации.

Шапошников в канцелярии прочитал телефонограмму. Сержант стоял у порога и молча выразительными своими глазами спрашивал: «Разрешите? Я знаю, что надо дальше делать».

Начальник заставы улыбнулся:

- Сообщите Каблукову. В наряд вместо него пойдет Пилипенко.

- Есть сообщить!

Дежурный четкой, веселой скороговоркой повторил приказ капитана и стремительно побежал в казарму.

Каблуков, к удивлению Шапошникова, не очень обрадовался долгожданному приказу. Во всяком случае, на его лице это слабо отразилось: оно попрежнему было серьезным, сосредоточенным.

- В чем дело, товарищ Каблуков? - спросил Шапошников, входя некоторое время спустя в казарму.

- Все хорошо, товарищ капитан. Мать обрадуется. Только… - Ефрейтор покраснел. - Как же я уеду, когда тут…