– Да.

– И вы женаты официально?

– А это имеет значение? Да, мы женаты официально, с печатями в паспорте, – я продемонстрировала тонкое обручальное кольцо и снова спрятала руку в карман пальто.

– Слушай, познакомила бы с соперником-то! – криво усмехнулся Димочка, которому такая правда обо мне была хуже ножа. – Герой войны, все дела…

– Нет, – я уже начала терять терпение – есть же люди, совершенно не воспринимающие отказов!

– Ну, как скажешь, – сдался Ленский.

Ворота госпиталя были еще открыты, и машина беспрепятственно въехала во двор, останавливаясь прямо у крыльца хирургического корпуса. Все окна, кроме персоналок, были темными, и только в одном горел свет – там ждал меня мой ротный, мой муж, мой Кравченко.

– Спасибо, Димка, – я вышла из машины.

– Погоди, Марьяна, вот моя визитка, позвони, если передумаешь, – Ленский выскочил следом и сунул мне в руку небольшую карточку с телефонами.

Когда машина отъехала, я выбросила ненужный мне кусок картона в урну и пошла в госпиталь.

Кравченко полулежал на кровати и дремал. Я тихонько заперла дверь и прислонилась к косяку. Лицо мужа было таким безмятежным, спокойным… На правой руке блестело кольцо. Это было так непривычно…Эти руки легко держали автомат и гранаты, могли свернуть шею любому и одним ударом свалить на землю здорового мужика. Но также они могли держать мое лицо, гладить волосы, обнимать… Сколько раз я прикасалась к ним губами, знала на них каждый шрам… Господи, пусть он поправится, я все отдам за это!

Леха проснулся, увидел меня:

– Моя ласточка, какая же ты красивая… Я и не знал, что ты у меня такая… – проговорил он хрипловатым со сна голосом.

– Конечно, – усмехнулась я. – Ты ведь не видел меня ни в чем, кроме больничной спецовки и камуфляжа. Как ты тут без меня?

– Плохо, красавица, совсем старичок твой сдал…

Я испугалась – неужели опять зашевелилась эта чертова пуля в легком? И опять у него горлом шла кровь, а меня не было рядом?

– Что случилось?

– Я понял, что если ты уйдешь от меня, я не смогу жить. Я не могу без тебя, – он снова закрыл глаза.

– Леша, тебе плохо? – я испугалась еще сильнее. – Может, врача?

– Прекрати, какого врача? Я в порядке, просто что-то расклеился. И вообще… снимай эти шмотки. Где моя тельняшка? Надень, пожалуйста, – попросил он, открывая глаза.

Я подчинилась. Тельняшка и туфли на шпильках – чудовищная смесь, китч какой-то, но, увидев, как блеснули Лехины глаза, как засветились они почти прежним светом, я смирилась. Он притянул меня к себе и с силой поднял, усаживая сверху. Долгих шесть месяцев между нами ничего не было, я уже забыла, что такое Леха Кравченко как мужчина… В тихой больничной палате мы устроили такое, что медсестры на посту не вынесли и ушли в персоналку.

– Да, братан, пора домой тебя забирать, – улыбнулась я, мокрая от его и своего пота, уставшая, но счастливая. Моя грудь, спина, живот были в синяках, оставленных его железными пальцами, губы вздулись, на шее наливался огромный фиолетовый кровоподтек… Я кое-как сползла с кровати и, как была, голая, на шпильках, пошла в душ. Сзади счастливо хохотал Кравченко…

Наутро мне было стыдно выходить из палаты, слишком явно было видно по мне все, чем мы занимались всю ночь. Я сидела возле мужа, намотав на шею полотенце, и в этот момент явился Леший. Он вломился в палату с огромным букетом сирени и бутылкой коньяка, с порога заблажив:

– Черти полосатые, десантура хренова! Вот вы где окопались!

Увидев мое полотенце, он так и зашелся от хохота, сорвал его с меня и развеселился еще сильнее, глядя на прекрасный свежий фингал, оставленный жадным ртом его друга.

– Смешно, да? – мрачно поинтересовалась я, отбирая полотенце и возвращая его на место. Кравченко молча улыбался, поглаживая мое колено.

– А что, не смешно? Я думаю, он тут при смерти, а этот конь чуть жену живьем не проглотил! Нет, ты скажи мне – чего ради ты тут себе ряху отъедаешь, Кравченко? Вали домой, отлеживайся и давай обратно, в роту!

– Куда?! – возмутилась я.

– А ты-то чего кудахчешь, как наседка? В роту, говорю, на свое место!

Я схватила Лешего за рукав и выволокла его из палаты, поближе к выходу из отделения, а уже на лестнице завизжала:

– Не смей приходить сюда! Неужели ты не понимаешь, что он больше никогда не вернется в армию? У него свинец в легком, он кровью харкает раз в неделю стабильно, его даже оперировать не берутся…

– Не ори ты! – Леший вырвал руку. – Я без тебя это все знаю! Что мне теперь, похоронный марш на клизмах исполнить? Я поддержать его хочу, чтоб знал, что его ждут, что он нужен! Ему так будет легче!

Я замолчала, села на подоконник, Леший закурил:

– Ты когда его домой забирать думаешь?

– Как отдадут. Может, к концу недели, может, позже.

– Ему нельзя сейчас одному оставаться…

– Ты что, больной? А я? Мы у меня жить будем, я все уже спланировала.

– Да, молодец ты.

– Все, Леший, вали отсюда. Ты, кстати, надолго в город?

Он помолчал, потом, пряча глаза, сказал:

– Ненадолго. Я опять в Чечню еду, на полгода. Один остался, Рубцов вон тоже на костыле скачет. Теперь я – за всех.

– Но ведь ты еще придешь к нам?

– Конечно, Марьянка, приду.

Я проводила его до остановки и вернулась. Кравченко спал, утомленный за ночь, я укрыла его, задернула жалюзи. Мне предстояло еще одно испытание – родители. Конечно, они уже давно мне не указ, но все же я волновалась при мысли о том, что они увидят моего Лешку, и он им не понравится. Он был чуть моложе моего отца… Но, с другой стороны, я взрослая женщина, могу сама выбрать себе мужа. И вот этот меня вполне устраивает. Я не для того лезла под пули, чтобы теперь, в мирном городе, бросить своего Кравченко, обречь его на одиночество и, что там скрывать, неминуемый алкоголизм. Даже здесь, в госпитале, частенько можно было увидеть подвыпившего парня или целую компанию разбушлатившихся на фоне выпитого «чеченцев». А сколько их, таких, как мой Леха, спилось из-за ощущения собственной ненужности, из-за ночных кошмаров, из-за войны, которая никогда не кончается в их головах…

Леху выписали только через месяц, за это время я успела продать его комнату, сделать ремонт в квартире, проводить в Чечню Лешего и несколько раз послать подальше настырного Димочку Ленского, пытавшегося подкараулить меня с видеокамерой. Рубцов даже в