Слезы ярости и разочарования выступили на глазах ученого.

- Я предлагаю вам просвещение! - кричал Фауст. - Истину!

Никто не выходил.

Наконец, подавленный и удрученный, Фауст возвратился домой. Он отослал униженного и обессиленного Вагнера спать. Поздней ночью магистр уселся с Мефистофелем за бутылкой вина. Дьявол явился в обличье маленькой обезьянки с черной шерстью и злобными красными глазками.

- Я отправил, - произнес удрученно Фауст, - именно что сотни писем - и не получил ни одного ответа.

Мефистофель вскочил на письменный стол и начал искать у себя блох. Затем небрежно промолвил:

- Почта ненадежна, и даже в лучшие времена письму понадобились бы недели, чтобы проделать несколько десятков миль. Грязь, оползни, разбойники, слух о драконах на горных тропах - любое из перечисленного может на несколько месяцев изолировать город от остального мира.

- Все мои послания были приняты почтой, и некоторым из них не так уж далеко добираться. Но ни из Эрфурта, ни из Гейдельберга, ни из Кракова ответов пока нет. - В его бокале осталось мало вина, поэтому он взял бутылку и налил себе еще. - Почему ты выбрал столь нелепое обличье?

- Исключительно в честь вашей расы. Если сравнить человеческий ген с геном шимпанзе, обнаружится, что девяносто восемь процентов ДНК у них идентичны. Так что от обезьяны вас отделяет всего два процента. Два процента! - Мефистофель положил пальцы на свой анус, а потом - прижал к носу, и повторил это действие несколько раз, прежде чем успокоился. - И все же, как ни странно, клянусь, на мой взгляд эта разница даже меньше.

Фауст, обхватив бокал ладонями, покачал головой.

- Я публикую памфлеты, которые никто не покупает. Привожу ученых к себе в кабинет, чтобы они посмотрели в микроскоп, а они отворачиваются и в замешательстве трясут головами.

- Терпение, друг мой, терпение. Рим был разрушен не за один день. - Обезьянка со скучающим видом стала играть своими гениталиями. - Тем не менее никак не могу взять в толк, почему нужно дожидаться почты, если можно получить ту же самую информацию, всего лишь задав вопрос.

- А ты сможешь ответить?

Мефистофель зевнул, показав острые, как бритва, зубы.

- Тогда ответь. Почему мои письма так и не дошли?

- Тритемий написал математику-астрологу Иоганну Вирдунгу, называя тебя глупцом, шарлатаном и бесполезным болтуном, которого стоило бы как следует выпороть. Муциан Руф считает тебя продувной бестией и обманщиком. А возлюбленный тобой Писцинарий рассказывает всем, кто его слушает, что ты пьяница и бродяга. И только каретник из Нюрнберга радуется популярности и высокому доходу с изобретенных тобою пружинящих рессор. Сам император узнал об этом новшестве и приказал переделать все свои кареты. - Фауст негодующе хмыкнул. - Это только доказывает, что люди лучше понимают задницей, нежели головой. - Мефистофель окунул палец с длинным ногтем в чернильницу и задумчиво шевелил им. - Ты бы внял моему совету и прекратил зря тратить время на гуманистов, мыслителей и философов - эти скряги страстно влюблены в свои добытые тяжким трудом и долго копившиеся знания. Твои открытия лишают этих людей их достояния - а ты еще удивляешься, что они не желают тебя слушать? Лучше дай-ка мне список торговцев и механиков, инструментальщиков и других ремесленников и сделаем практические предложения для усовершенствования их дела.

- Я слагаю бриллианты к стопам мудрости, а ты требуешь от меня, чтобы я чистил конюшни всяких дураков.

- Именно так.

Фауст уныло положил подбородок на руку.

- Какое же чудо предъявить этим болванам с салом вместо мозгов, чтобы убедить их? Какое есть чудо, которое невозможно будет отрицать? - Мефистофель пожал плечами. - Мой воздушный шар… убедит ли он?

- Продавцы льна ворчат, что ты не собираешься заплатить им за полотно. Продавец олифы выражает те же сомнения. А белошвейки откладывают твои поручения в долгий ящик, пока у них есть работа, за которую они получают наличными.

- Снова деньги! Когда воздушный шар поднимется, денег будет уйма! Они польются из рук огромными пригоршнями, водопадом. И я буду осыпан богатством и славой!

Мефистофель изобразил гримасу полного неверия.

- Патронаж - далеко не самый ненадежный источник денег.

- Что же мне делать?

- Шепнуть на ушко советнику муниципалитета пару словечек, по которым он поймет, что тебе все отлично известно: «Тимоний, - скажешь ты. - День святого Мартина. На благо определенной дамы». Еще скажешь, что серьезно нуждаешься в серебре. Он поможет тебе, чем только сможет.

- О, порочный! Ты подстрекаешь меня к вымогательству!

- Как быстро ты улавливаешь суть вещей!

- Подобные советы не для меня!

- Жаль. - Мефистофель вытащил палец и с явным удовольствием начал лакать чернила длинным черным языком. - Тогда честность требует, чтобы твой воздушный шар зависел от более традиционных способов получения товаров без их оплаты.

- Они будут оплачены. Я за это ручаюсь. - Ученый снова вздохнул и осушил бокал. - Ох, эти сладостные хлопоты!… Сколько они будут продолжаться?

- Самое малое до весны. Обещаю, Фауст: придерживаясь стези правды, ты добьешься всего, чего пожелаешь. Однако за перевозку тебе придется заплатить авансом. Терпеть холод, голод и насмешки тупиц.

- Может ли такое быть? - простонал Фауст.

- Может. Ради победы тебе придется вытерпеть больше, чем когда-либо доводилось ученому.

Как и предсказывал дьявол, зима выдалась жестокая. Фауст жил бережливо, питаясь ячменем и овсянкой, пил чаще воду, чем пиво, и месяцами сидел без куска мяса. Он продал свое лучшее платье и залатал прохудившееся. Обогревал комнаты плавником и опавшими листьями.

То немногое, что Фауст получал за регулярные лекции, едва ли шло в зачет, хотя в университете он все же являлся mathematicum superior [11], профессором астрономии, и кафедру предоставил ему сам курфюрст. Это, естественно, вызывало критику, однако положение Фауста было надежным. Так он говорил себе. И все же это мучило его.

Худшим из многочисленных унижений для Фауста было то, как студенты вели себя на его вечерних лекциях, куда он зазывал всех, кто даст себе труд на них прийти. Ученики посмеивались над его странным выговором, глумились над тем, что следовало бы принимать с покорной благодарностью. Фауст бросал на них взгляды, поводил плечами, подобно большому медведю (в арктических областях жили белые медведи и примитивные, но бесстрашные люди, которые охотились на них с копьями с костяными наконечниками; он их видел), и упрямо продолжал читать лекцию, поскольку желал достичь того, чтобы из сотни, из тысячи нашелся хотя бы один студент, чьи глаза, уши и разум были открыты.