Пока я вытаскиваю из шкафа чемодан, мама пускает показную слезу. Давит на жалость, как делала уже сотни раз, а я велся. Прогибался под ее слова, не хотел оставлять. Бросать здесь одну. Но не сегодня. Их уродская беседа за завтраком стала последней каплей. Живут как уроды. И я вместе с ними в такого же превращаюсь. Скидываю шмотки с полок и достаю пару заначек с наличкой из стола.

– Это из-за Луизы? – продолжает причитать ма. – Так и знала, что она нам еще покажет. Сначала тебя, потом Витю чуть не окрутила. Правильно, что свадьбу отменили.

– Мама! – повышаю голос, да нет, ору. – Ты себя слышишь? У нее горе.

– У всех горе. Жизнь, сынок, она такая. Я тоже без мужа с тобой маленьким на руках осталась. И ничего, выкарабкалась. А эта вертихвостка точно не пропадет.

– Вертихвостка? Так какого хрена ты ее в дом-то притащила?

– Все ошибаются, милый. Я же не знала, что она за человек. К тому же у нее была такая прекрасная мать. А эта, змея, специально вас с братом рассорить хотела.

– Он мне не брат.

Мама вздыхает и оседает на кровать.

– Пусть так. Но открой ты глаза…

– Серьезно?

Дальше молчу, просто застегиваю чемодан и вызываю такси. Перекантуюсь у Рябины, а через пару дней свалю в столицу. Давно нужно было это сделать. Давно…

– И куда ты пойдешь? – не унимается мама. – Ни образования, ни денег. Кто тебя и где ждет? А я тебе скажу: никто! Если уйдешь, Игорь потом не примет тебя обратно.

– Я и не стремлюсь быть принятым обратно твоим мужем. По горло его «отеческой любви» хватило. Когда он мне в шестом классе руку сломал, ты, мама, посмеялась над моим богатым воображением и списала все на скользкую дорожку у дома.

– Клим, давай мы не будем возвращаться к этим бредням. Хватит делать из Игоря монстра. Он тебе не нравится, но…

– Пока, мам. Я позвоню, как устроюсь, – не даю ей договорить, – сочини для всех сказку, что я уехал учиться в Лондон. Выстраивай свою идиллию дальше, – выхожу за дверь.

В такси сразу набираю Рябину, прошусь на ночлежку. Друг, конечно же, не против.

Ехать на съем за деньги Мельникова желания нет. Больше нет ни малейшего желания быть хоть как-то к ним причастным. Если раньше я тратил его бабки и нервы за все побои и унижения, то теперь я могу уверенно сказать, что просто продавался.

Мальчика обидели, и он думал, что таким образом мстит плохому дяде, но на самом же деле этим я только подтверждал свою несостоятельность и ничтожность. Я прогибался под отчима. Хавал его бабки, которыми он откупался от меня за все наши с ним казусы.

– Заваливайся, – Сава ударяет свой кулак о мое плечо.

– Выручил.

– Давай без соплей, Клим.

– Да я так, – стаскиваю кроссовки. – Пиво есть?

– Найдем.

Из прихожей мы перемещаемся на кухню. В отличие от меня, у Рябины зачетные предки. Понимающие. Просто адекватные. Не мнящие себя какой-то шизанутой правящей династией и богемой небольшого города на краю земли.

– Завтра похороны, – сворачивает крышку с бутылки, и та издает тихое шипение, – знаешь?

– Нет.

– Мать сказала. Говорит, там все по п*зде пошло. Луизкин отец оттягивал подписание каких-то бумаг, набивал цену. А теперь вся эта херебора сработала против него. Контракт не заключили и вломили неустойку. Короче, там восемьдесят процентов бизнеса выдернули.

– Лу же наследница, – сам не знаю, для чего говорю, все же понимаю. Это ничего не меняет. Бабок там почти не осталось, а то, что осталось, уже сто процентов осело в кармане отчима, не зря Витька там ошивается.

– Ты же понял.

– Да понял, понял. Я у тебя пару дней перекантуюсь и свалю. Билет уже взял.

– И куда отчаливаешь?

– В златоглавую.

– Бабки нужны?

– На первое время хватит.

– Ну если что…

– Рябин, давай без соплей.

– Ладно. Весело, конечно…

– Я хочу ее с собой забрать, – говорю и смотрю в ночь через прозрачный тюль на окне.

– Лулуху?

– Надеюсь, согласится, – продолжаю, не обращая внимания на Савин вопрос.

20.

Луиза

Темно и страшно. Одиноко. Пусто и больно. Душа выжжена.

Витя больше не приходит, никто не приходит. Клим даже не появился. На кладбище было много людей, я помнила их лица, они часто мелькали на разных банкетах и ужинах. Они шептались, соболезновали, а потом исчезали, уходили в распахнутые ворота. Они пропадали один за другим, пока не осталось никого кроме меня самой.

Я стояла там, пока не закостенели пальцы на руках. Слишком сильный ветер. Ледяной.

В квартиру, которую мне снял Витя, вернулась уже после обеда. Налила горячий чай и выпила целую кружку не моргнув глазом.

Теплее не стало. Мне, как и день «до», было никак. Рому забрали еще вчера. Эту ночь я провела в нескончаемых рыданиях. Звонила Вите, обрывала ему телефон в надежде на его ответ, но его не последовало. Вечно выключено. Мне было больше не к кому обратиться. Теперь он был моей семьей. А сегодня утром прислал сообщение, что его нет в городе и он не успеет на похороны, вернется только к вечеру и мы обязательно со всем разберемся.

Время растягивается, превращается в ожидание. Я не могу потерять еще и брата. Не могу.

В восемь в дверь звонят. На шатких ногах добираюсь до прихожей, щелкая шпингалетом с тонкой цепочкой, и толкаю дверь. Виктор стоит в шаге от меня. Переступает порог, и я просто валюсь в его объятия. Цепляюсь пальцами за белоснежный ворот рубашки и не могу сдержать слез.

Плачу. Дрожу от его легких прикосновений. Он пытается меня успокоить, гладит по спине, волосам.

– Все будет хорошо, маленькая, все будет хорошо.

Витя отлепляет меня от себя и обходит кругом. Направляется на кухню. Достает из холодильника им же принесенную бутылку виски и наливает жидкость в два крупных бокала. Один протягивает мне.

– Выпей, тебе нужно расслабиться.

Мотаю головой, но глоток делаю. Горькая, отвратительно жгучая жидкость раздирает носоглотку. Кашляю и роняю бокал на пол.

– Прости, – качаю головой и пытаюсь дышать, – не могу, ничего не могу. Спасибо, что ты приехал. Мне, я… мне очень нужна помощь. Рому забрали, и я просто не представляю, что мне теперь делать.

– Я знаю. Вернуть его будет непросто. – Понижает голос: – Придется заплатить.

– У меня нет денег и наследства, кажется, тоже нет.

– Я все улажу, Луиза. Тебе не о чем волноваться. Я верну твоего брата. Обещаю.

Губы искривляются в подобии улыбки. Наверное, где-то в глубине души мне даже становится легче. Груз ответственности, лежавший на моих плечах последние сутки, медленно сползает вниз.