— Шутишь? — Макс открыл глаза. Да, точно, сидит, сверлит своими белесыми буркалами. — Конечно мертв. Или скоро стану, если поспать не дашь.

— Ага, — Белый лениво раскинувшись в стуле, вытянул длиннющую тощую ногу и пнул Мэдмакса. — Сядь.

— Я тяжело ранен, Белый… Время не терпит? Чего ты пинаешься?

Белый сплюнул. Достал из кармана длинного кителя трубку, быстро набил ее пальцами. Задымил, косясь на Макса то ли со злостью, то ли с огорчением.

— Ранен он, угу. Привыкать что ли к тому, что ты ранен? Сам виноват, тебе ляжку вспорола какая-то дохлая тварь без признака интеллекта.

Макс нахмурился. Что-то эта самая тварь никак не тянула на глупую. Если не сказать наоборот.

— Ты ошибаешься.

— Ошибаешься… Ладно. Скажи-ка мне, брат, с чем ты вернулся из поездки? Совершенно не обнаружил у твоем мешке ни червонцев, ни кредитных билетов Альянса, ни, что стоило ожидать, хотя бы какого-то количества серебряных рублей. Я вообще там ничего не нашел.

Мэдмакс пожал плечами.

— У них ничего не было. В смысле, из денег.

Белый вздохнул. Недавно отросшие волосы торчали смешным снежным ежиком. Разве что смеяться из-за этого как-то не тянуло. Белый вообще не любил шуток в свой адрес.

— Макс…

— Что?

— Зачем ты взялся за это дело? Ты же знаешь, нам очень необходимы деньги. Хорошо, крыша есть над головой. А еда? Нормальная вода? Медикаменты, в том числе и для тебя, братишка. Я же отдал практически все военным, лишь бы мне дали хирурга и несколько ампул антибиотиков. Блин!

Белый покосился на Мэдмакса. На неуловимый миг стал тем, кем и являлся без суровости, шрама поперек лица и отсутствующей левой кисти. Двадцатитрехлетним парнем, пяток лет назад нашедшим самого Макса, умирающего в выжженных полях у Итиля.

— Чего скажешь?

Миг прошел и теперь напротив снова сидел старший их группы Братства. Непреклонный и строгий, жесткий и порой жестокий.

— Ну… Кошка молодец.

— Что? — Белый непонимающе посмотрел на него. Непонимание длилось недолго, секунд десять. А потом он развернулся, отодвинул шторку и выглянул в проход лазарета. И поманил кого-то пальцем. Хотя, почему кого-то? Как раз-таки и Кошку.

— Дай-ка мне, милая, вещи, отданные тебе на сохранение этим никак не сдохнущим подонком.

Кошка заглянула за занавеску, сморщила брови, уставившись на Мэдмакса. Тот кивнул: неси, сестренка, пришло время.

Белый аккуратно взял в руки кожаную укладку, развязал тесемки и… выдал такую руладу, что Кошка даже покраснела. На ладони альбиноса, матово отсвечивая, лежал полупрозрачный пластиковый пакет с печатью особого отдела Второй армии ЕИВ.

— Консерва? — Белый облизал губы. — Длительное хранение… чего?

Мэдмакс усмехнулся. Как легко поднять настроение товарищу, только-только горевавшему по почти полностью потерянным сбережениям.

— Скромная, на кадрированный батальон. Вроде как. Но…

— Ну?!

— Батальон тяжелой пехоты для борьбы с Прорывами. С техникой.

Белый покачал головой, не веря ушам. Склад длительной консервации на батальон… Батальон!!! Это же…

— Кто еще знает?

Мэдмакс пожал плечами.

— Никто. Вроде как точно.

Белый вскочил, сухой, смахивающий на богомола.

Где искать то, чего нет? По знакомым проверенным торгашам. Или на рынке, ведь там порой чего только не найдешь. Иногда, такое случается, даже свою собственную судьбу.

Мэдмакс, чуть прихрамывая, опирался на трость. Порой ловил странные взгляды. Скорее всего, знатоки вполне понимали, что трость-то офицерская. И у такого молодого ухаря она явно купленная или украденная. Не говоря о варианте похуже. Ну, так казалось, во всяком случае. Добрый взглядов как-то не ловилось. Да и какая разница? Вряд ли кто захочет что-то сказать… странную компанию, жившую в большом доме на Второй улице, знали хорошо. И побаивались, несмотря на возраст большинства ее участников и их малое количество.

— Пошли, братишка, — Ёж толкнул его в бок, — хорош пнем стоять. Тебе сказали — больше ходить, приходить в норму.

— Угу… — Мэдмакс оперся на трость и потопал в сторону кожевенного ряда. — Пойдем.

Когда идешь в чертовой куме на блины, что важно? Верно, важнее всего до нее добраться. Причем, полагаясь на самого себя и собственные ноги. А ногам, эт правильно, нужна хорошая обувь. А вот сапоги у него изрядно пообносились. И латали, и прошивали, меняли подметки, каблуки… в общем, умерли они, и вся недолга.

Хочешь-не хочешь, ищи замену. Хотя к вещам Макс привыкал накрепко, порой аж прикипая. Ну, сейчас этим никого не удивишь. И правильно, как еще-то? Заводов с фабриками нетути, да давно. А уж хорошие сапожники только-только появляться начали. Пришла беда, смекалка наружу и вылезла. Как мерку снимать, как колодку подбирать, как кроить, как клей варить. Да чего только после Полуночной войны не пришлось русскому человеку, да и не только русскому, заново вспоминать и учиться на собственных ошибках. И уж чему-чему, а будкам умельцев, тачающих обувь, Мэдмакс научился радоваться давно. Как только заработал на первые сапоги.

— Чего-то людей мало.

Кошка пожала плечами.

— Так и не с чего. Год как-бы снова не голодный выдался. Да и Итиль опять же…

Мэдмакс вопросительно уставился на нее. Когда он ушел, получив приказ Белого, никто про Итиль и не вспоминал.

— Нападения по всему фронтиру. — Кошка вздохнула. — Несколько деревень сожжено, людей увели. Осень же, урожай. Многие боятся выходить в дорогу, продовольствие везут караванами. Фермеры прижимают, на продажу еще и не выставили почти ничего. Торг слабый.

— Ясно. — Мэдмакс смахнул пот и поморщился. — Черт…

— Так, — Кошка понимающе скорчила рожицу. — Давай-ка, мил-друг для начала сделаем перерыв. Вон там, где продают явно вкусные, э-э-э, перепечи!

На нее уставилось сразу несколько пар глаз:

— Да ты, девка, видно не местная? — поинтересовался дедок, сидевший на телеге. — Это ж беляши!

— Сам-то, старый пень, откуд сюда причикилял? — фыркнула грудастая молодуха, переворачивающая щипящие и шкворчащие колобки с мясом. — Это вак-бялеш!

— Тьфу, — сплюнул самый натуральный улан с Итиля, если судить по вышитым верховым сапогам. — Все у вас не как у людей! Это балеш!

Мэдмакс, покачав головой, просто сел на освободившуюся лавку самого кончика обжорного ряда, выходившего на кожевенно-шорничный.

— Плохо живут, говоришь? — он усмехнулся Кошке, ну-ну…

Голова стонала и почему-то звенела. Таким, ну… Настоящим и тяжелым звоном тех самых церковных колоколов. Д-до-о-он, д — до-о-он… ох, бывает же.