путь. Ударим туда. Все. В конце концов, "Молнии" показали, что там можно развернуться.

Император коротко рассмеялся и тут же умолк, поскольку выражение лица Ласкольника не изменилось ни на йоту. Значит, этот безумец не шутил.

- Знаешь ли ты, как выглядит маршрут этой погони? Она петляет между холмами, пересекает несколько ручьев, взбирается на холмы и падает с них так круто, что каждый год дюжина лошадей ломает на ней ноги, а несколько всадников ломают себе шеи. А местами его ширина составляет всего двадцать ярдов. И ты хотите пустить по нему сорок тысяч кавалерии?

Ласкольник покачал головой и улыбнулся еще шире.

- Нет. Не весь маршрут. Меня интересуют последние полмили. Та, что ведет прямо к кургану, где у нас были сигнальные флажки. Там местность прямая, более трехсот ярдов в ширину и достаточно длинная для уверенного бега.

Понимание снизошло на императорский разум, как ведро ледяной воды, внезапно вылитое на его голову.

- Ты уже видел этот маршрут раньше. Ласкольник пожал плечами.

- В прошлом году. Я думаю, что мог бы разводить лошадей, которые выигрывали бы эти скачки снова и снова. Те, что скакали тогда, были слишком тяжелыми и недостаточно сильными. Но об этом мы поговорим в другой раз. Только не позволяйте им заходить глубже, чем на полмили за эту насыпь. Я больше ни о чем не прошу.

Это был переломный момент… Креган-бер-Арленс мог бы посмеяться над Ласкольником, приказать ему атаковать укрепления под городом, как предусматривал их первоначальный план, или даже лишить его командования, но… Он видел блеск в глазах этого дикаря, тот самый, который он видел два года назад, когда Ласкольник предложил ему создать Конную армию. Он знал. Он знал, что это может сработать. И к тому же, к дерьмовому чувству юмора всех богов, чего-то подобного Йавенир уж точно не ожидал.

И когда эта битва наконец-то закончится, он наконец-то сможет заснуть.

- Сколько времени тебе потребуется, чтобы перевезти сюда кавалерию?

- Всю? Весь день и почти всю ночь. Если мы удержим свои позиции до утра, мы выиграем эту битву.

Креган-бер-Арленс чувствовал себя как человек, собирающийся прыгнуть в воду с обрыва.

- Ну… - Он говорил не так категорично, как хотел, но жестко. - Хорошо. Мы будем держать их в полумиле за курганом до рассвета. Тогда все в ваших руках.

- И пусть пехота всю ночь бродит перед своими линиями, делая вид, что сверлит дырки в земле, Ваше Величество. Чтобы кочевники были уверены, что мы превратили местность в кротовую нору, и уж точно не стали посылать за ними кавалерию. Ну, и они должны знать, когда отходить от нас.

- Что?

Ласкольник иногда говорил так, как будто ожидал, что другие читают его мысли.

- У нас будет только один шанс, потому что если Йавенир поймет, что мы задумали, он заткнет дыры, которые пробил в валах, и закроет нас в этой долине. И тогда нам понадобится еще день и еще ночь, чтобы вывести отсюда кавалерию. Когда мы движемся в атаку, пехота должна двигаться везде и в мгновение ока, чтобы отойти и освободить нам место, чтобы мы не столкнулись с ними и не остановились. В противном случае мы проиграем битву и будем вынуждены бежать.

- Я не убегу.

- И я хочу, - Генно Ласкольник смотрел на него с холодным вызовом в глазах. – Биться дальше.

- Гонцы.

Кавалерийский генерал покачал головой.

- Нет никакой гарантии, что все они прибудут вовремя и туда, куда нужно. И что? У вас есть идея, Ваше Величество?

Идея пришла внезапно, возможно, только потому, что Ласкольник упомянул что-то о побеге. Она напомнила императору того напыщенного дурака с титулом князя и титулом Хранителя Знамени. Почему бы и нет? Он большой, и когда он пролетит над Лебединым холмом, его будет видно из любой точки долины. Хорошо. И что может быть лучшим символом?

С этого момента командиры всех войск, вступающих в бой, знали, что когда на Кремневой Короне распускается цветок, они должны свернуть строй, убрать эстакады и сваи, оторваться от противника и оставить широкие проходы для атакующей кавалерии. А Норе приказано немедленно забрать прапорщика Субрена-куль-Марреса и доставить его в императорский шатер.

Наконец-то они перестанут прятаться за щитом и начнут действовать самостоятельно. Он чувствовал себя хорошо. Идеально ровно.

Креган-бер-Арленс поймал себя на том, что широко улыбается, хотя при виде этой улыбки даже его ближайшие слуги ускорили шаг.

* * *

"Они атаковали нас весь день и вечер. Примерно за час до захода солнца правый холм был захвачен. Это было ближе к городу. Никто из находившихся там солдат не выжил. Затем они сосредоточились на двух других. На нас.

Мы удерживали средний холм и тот, что упирался в захваченные се-кохландийцами позиции Двадцать пятого, только потому, что оба имели довольно крутые склоны и наши топоры не простаивали. В каждую свободную минуту мы рубили все больше деревьев, окружая вершину стеной из поваленных стволов и спутанных ветвей, а затем отступали чуть выше.

Но это их не остановило. Они атаковали, пробиваясь сквозь поваленные деревья, поскальзываясь на мокрой от крови земле, спотыкаясь и падая на трупах, но они неустанно шли вперед, как армия муравьев".

Рука писателя дрожала, поэтому мужчина отложил ручку и переплел руки. Через мгновение он спрятал в них лицо, издав тихий стон.

Память… Эта проклятая память, которая так часто играет с людьми, заставляя их забывать самые важные вещи, в его случае оказалась слишком хорошим летописцем. Если бы ему удалось найти спасение в водке или вине, он, вероятно, давно стал бы самым несчастным из пьяниц. Но вино лишь сделало образы, которые угнетали его, еще более яркими и глубокими.

Попытка записать свои воспоминания о битве была плохой идеей. Потому что он снова стоял в тени вишневых деревьев, и заходящее солнце светило ему прямо в глаза, добавляя свои оттенки алого к розовому цвету деревьев и красному цвету крови. Он снова дышал, нет, он снова отчаянно задыхался, его щит давил на него, как наковальня, а рукоять меча, казалось, впилась в его окровавленную руку, и у него было ощущение, что он никогда больше не сможет разжать пальцы.

И снова он увидел движение между деревьями внизу и приближающихся кочевников. Немного ниже, чем меекханцы, темноволосые, с аккуратно подстриженными бородками. Позже, много позже, он узнал, что все это время на них нападали не се-кохландийцы Йавенира, а воины одного из народов, которых