Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По мнению Маурера, марковое устройство древних германцев представляет переход от быта номадов к оседлой земледельческой жизни, в состоянии которого находились германцы, современные Тациту и Цезарю. Потому первые учреждения германцев при поселении в империи были рассчитаны на скотоводство и необходимые для него пастбища и носили на себе характер «союзности, общественности». Это замечание, по словам Маурера, должно быть отнесено не только к поселениям целыми деревнями, но и к отдельным дворам. Первоначально многие из них составляли союз, общество.
У них в общем владении находились неразделенные луга, выгоны и леса. При устройстве первоначальной деревни каждый участник союза получал известное пространство для дома и двора, затем ему выделялся участок земли в пахотном поле и давались права пользования в неразделенных общинных землях. Участие члена союза во всех составных частях полевой марки сначала было чисто идеальное, и это не только в лесах, пастбищах и лугах, но и в наделе пахотной земли. Это следует из ежегодной перемены владения и ежегодно вновь предпринимаемого отвода отдельным лицам земли, как это делалось во времена Цезаря; та же система сохранилась и во время Тацита и кое-где уцелела в Германии до позднейшего времени.
В большей же части страны это древнее устройство не удержалось в первоначальной чистоте. Участки, находившиеся в пользовании, мало-помалу перешли в отдельную собственность, подобно тому как продолжительная аренда переходит в наследственную. Маурер думает, что в Германии переход этот совершился около времени переселения народов. Но в отдельную собственность были обращены повсюду только участки пахотной земли и усадьбы; леса и луга вместе с водами и дорогами остались в общем владении. Даже относительно полей община удержала за собой право определять способ пользования землей. В приведенных строках заключается сущность мнения Маурера. Он не допускает существования отдельной поземельной собственности у германских племен в эпоху Цезаря и Тацита. Надобно заметить, что сведения, сообщаемые обоими писателями древности, не противоречат мнению Маурера.
Конечно, древнегерманская Feldgemeinschaft не может быть приводима к понятию о полной поземельной общине, какая, например, существует теперь у русских крестьян. Немецкий исследователь Nasse (автор труда «История следов общинного устройства в Англии») в своей рецензии на Бюхеровскую переработку книги Лавалэ вооружается против отождествления древнегерманского общинного быта с русским. Нам кажется, говорит он, что Лавалэ недостаточно указал на различие между развитием аграрных отношений в России и среди германских племен. Нынешняя русская сельская община представляется ему, по-видимому, живой картиной древнегерманского общинного землевладения, и потому-то русская община стоит на первом плане в его построении. Но основная черта устройства последней – признание равного права всех совершеннолетних жителей на равное участие в землях, составляющих сельскую общину – никаким образом не может быть доказана в германских селах в историческое время. Можно считать вероятным, что с тех пор как германцы прочно уселись на известных местах, всякий взрослый член союза получил свой участок на общинной ниве, но после того как раздел был совершен, и каждый получил свою coxy (Hufe),[24] при возрастании населения безземельный (на долю которого не хватало участков) должен был рассчитывать только на свой труд для других или же на обработку невозделанной земли как на жизненные средства, передел уже не производился. Пустующая земля, которой было много, конечно, долго избавляла новые поколения свободных поселян при возрастающем населении от безземелья; при этом или части принадлежавшей к общине девственной земли разделялись на новые сохи при старом селе, или на ней образовывались новые младшие села. Часто также при увеличившемся населении несколько семейств обрабатывали один участок, одну соху. Только позднее в большей части Германии естественное разделение (die Naturaltheilung) сделалось общераспространенным. Но о праве безземельных требовать нового передела земли с целью увеличения числа сох через уменьшение величины прежних, сколько известно Nasse, не находится никаких сведений в немецкой истории.
Таким образом, Nasse отвергает существование у германцев такой общины, которая бы основывалась на периодически повторяющемся переделе пахотной земли. Причем Nasse в конце прибавляет, что и в древнерусском поземельном строе несколько столетий ранее настоящего времени периодические переделы не составляли необходимости.
Это последнее замечание должно быть признано весьма основательным; оно свидетельствует о хорошем знакомстве Nasse с новейшими трудами русских ученых. По этим исследованиям существование переделов до прикрепления крестьян к земле оказывается весьма сомнительным; только с развитием крепостного права деревенская община, ограниченная известной территорией должна была «в случае нарушения равенства подворных участков» (от неравномерного изменения в составе семейств) «прибегать теперь к новому способу для уравнения этих участков – к переделу земли, который при прежней свободе выселения должен был составлять лишь исключительное явление» (См.: Соколовский. Очерк истории сельской общины на севере России. С. 93; с. 86–92).
Приведенными сведениями о землевладении у древних германцев мы должны будем ограничиться. Как бы то ни было, но мы должны сказать, что из двух главных видов владения землей – общинного и частной собственности – во всяком случае тогдашнее германское владение гораздо более подходит к первому.
Дружина
Своеобразное место в ряду учреждений, из которых слагались формы жизни древних германцев, занимала дружина (тацитовское comitatus).11
Прежде всего заметим, что германская дружина далеко не имела такого всеобъемлющего значения, какое придают ей некоторые ученые, между ними и Гизо, полагающий, что большинство немецких государств на римской почве было основано дружинами. Как увидим ниже, ничего подобного не было; но во всяком случае в социальном отношении дружина имела важное значение в Германии.
Дружина представляет общество свободных людей, собравшихся добровольно вокруг своего вождя. Они не теряли личной независимости и обязаны были повиноваться вождю только как своему военному начальнику. Дружинники жили обыкновенно в доме вождя; вместо платы он давал им пищу, одежду, оружие, коня, устраивал обильные пиры, раздавал роскошные подарки из военной добычи (см.: Germ., 14). Они имели полное право выйти из дружины одного вождя и перейти к другому.
Связь между ними и вождем была исключительно нравственная; отличительной чертой этой связи была добровольная верность (Treue), а не обязательное подчинение. Для дружинников считалось вечным позором и стыдом возвратиться живыми с поля сражения, в котором убит был их вождь; за него и с ним должны они были умирать. Они раньше поклялись защищать его и посвящать свою храбрость его славе: «Вожди сражаются для победы, дружинники дерутся за вождя».[25] Если он