Висячий буфет в столовой-гостиной квартиры Милютиных. Фото Е. Овсянниковой. 1977

Важной особенностью замысла Милютина была непосредственная взаимосвязь кухни и столовой, устроенная благодаря подвесному буфету в виде плоской мебельной «стенки» с окном, через которое предполагалось передавать из кухни готовые блюда на длинный обеденный стол, за которым собирались домочадцы и их гости. С высокого потолка общей комнаты спускалась большая бронзовая люстра в стиле модерн, ее высоту можно было корректировать специальным механизмом с цепями (новых осветительных приборов тогда не производили, хоть их и проектировали во ВХУТЕМАСе-ВХУТЕИНе). Поэтому и вся фурнитура к спроектированной самим Милютиным мебели, включая встроенный в проем в перегородке висячий буфет, была также в стиле модерн, добытая где-то по случаю. И все установленные в доме ванны на чугунных «звериных» лапах были, видимо, дореволюционной отливки[80].

Еще одной особенностью этой квартиры была полностью сохранившаяся с начала 1930 годов окраска ее стен (семейное предание гласило, что после войны стены были лишь подкрашены сохранившимися в кладовке красками). У Екатерины Милютиной сохранились первоначальные эскизы покраски стен квартиры, не имеющие ничего общего с реализованным вариантом[81], очевидно, Милютин был впечатлен предложениями «Малярстроя» – синим цветом стен и потолка. Екатерина Милютина вспоминала, что в ясный морозный день можно было лечь на пол двусветной гостиной, и цвет потолка сливался с цветом неба в окнах.

Замечательные пропорции квартиры и уникальная мебель – все это производило незабываемое впечатление на посетителей, понимающих, знающих и любящих архитектуру.

Вторая очередь проекта Дома Наркомфина

Идеи Милютина, хорошо показанные им в книге «Соцгород»[82], сводились не только к ставшей знаменитой «линейно-поточной» планировочной схеме типичного промышленного города, но и к широкому внедрению в массовую застройку общежитий, детсадов и ясель, столовых и других элементов общественного бытового обслуживания. И это было предложено на фоне явно выраженного к 1930 годам социального расслоения в СССР. Собственно, Дом Наркомфина тоже был построен для элиты, хотя внешне стал символом советской демократии.

Можно сказать, что фактически Гинзбург и его коллеги потерпели поражение, не внедрив своих принципов социального равенства в массовую застройку как по причине высокой стоимости новых технологий, так и из-за непопулярности малогабаритных квартир, не рассчитанных на расширение семей и на хранение библиотек и домашнего скарба. Например, выстроенный Борисом Улиничем в Хабаровске подобный дом до сего дня поражает своим коридором, со времен его заселения заставленным окованными деревенскими сундуками напротив каждой двери в квартиру именно для такого добра.

Сам Милютин проектировал вовсе не только дома-коммуны, но и виллы в духе Ле Корбюзье, которые могли себе позволить лишь крупные советские чиновники. И они не лишены были и комнат для домработницы, и кладовых, и иных нетипичных для советского быта помещений. Эта же тенденция ярко проявилась в кооперативном строительстве рубежа 1920–1930-х годов, на которое до последних лет историки советской архитектуры не обращали внимания. Например, в московских малоэтажных домах, созданных Георгием Олтаржевским, были и кабинеты для людей соответствующих профессий типа врачей или юристов, и комнаты для прислуги[83].

Реконструкция генерального плана Дома Наркомфина со зданием второй очереди строительства. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

Н. Милютин. Жилой дом с системой общественного обслуживания. Из книги «Соцгород». 1930

М. Гинзбург в мастерской. 1945(?)

Итак, Гинзбургу силами Георгия Зундблата пришлось разработать, видимо, по заявкам советских чиновников высшего уровня, проект второго жилого корпуса (второй очереди) Дома Наркомфина. Его предполагалось разместить, как считал Селим Хан-Магомедов, перпендикулярно первому жилому корпусу, и в нем были запланированы большие квартиры, рассчитанные на различную ориентацию по сторонам света, тогда как ячейки F имели ограничения по ориентации.

И в этом случае ярко проявилась дипломатическая жилка Гинзбурга, вовсе не отказавшегося продолжать работу в новых социальных условиях, когда жизнь советского человека «стала лучше, стала веселее», и надо было соответствовать этой тенденции. И здесь хочется процитировать слова Юлия Савицкого, записанные Селимом Хан-Магомедовым: «Самая сильная сторона Гинзбурга – это умение организовать работу коллектива. Это он делал великолепно, он был прекрасным методистом. Руководил он вроде бы незаметно, всем умел дать свое дело – все были довольны, работали увлеченно, в целом коллектив работал так хорошо, как отлаженная машина. Все было продумано по срокам, взаимосвязям, очередности. Все было без шума, без крика. Наблюдать за тем, как вел работу коллектив, было одно удовольствие. Это сказалось и в Стройкоме, и на ЮБК[84], и т. д.»[85]

Собственно, новый корпус и был рассчитан на улучшение бытовых условий именитых жильцов. В нем были запланированы «зеленые комнаты», вроде тех, что предложил в проекте «многоэтажной виллы» Ле Корбюзье в 1922 году. Эти глубокие лоджии были размером более обычной комнаты, так как квартиры группировались в новом жилом корпусе зеркально, и получались при двух соседних квартирах как единое пространство. Размещены эти лоджии были с северной стороны и присоединены к высоким двухсветным общим комнатам, являясь буферной зоной между ними.

Как было устроено и в квартире Милютина, к общей комнате (гостиной-столовой) примыкала бы маленькая кухня с компактным оборудованием и плиточным полом, но, в отличие от милютинской версии, при кухне показана достаточно вместительная кладовая (у Милютина кладовка была на втором уровне). Спальни в квартирах выведены окнами на юг, тогда как в первом корпусе они выведены на восток (кроме одной из двух в квартире Милютина). Северный фасад нового корпуса, показанный в проектном чертеже-перспективе, был бы наиболее эффектным. Выделяется он полностью остекленной лестничной башней, ведущей на плоскую кровлю (стеклянная шахта лифта будет предложена и Алексеем Гинзбургом в проекте реставрации 2010-х). На чертеже этого дома на ножках и с четырьмя жилыми этажами видно, что двухуровневых квартир было бы всего два ряда (то есть они занимали бы все четыре этажа). Таких квартир получилось бы совсем немного – 16 (по восемь на каждом из уровней), и торцевые квартиры имели бы по большой лоджии (на нижнем уровне) и по балкону (на верхнем уровне).

Общественный блок при втором жилом корпусе состоял бы из двух двухэтажных корпусов, соединенных крытой галереей и образующих между собой внутренний дворик. Здесь можно видеть столовую (кафе) и помещения для кухни и персонала (на втором этаже), а также, в другом корпусе, приподнятом на ножки, общежитие (видимо для ночевки того же персонала).

Довоенная жизнь Дома Наркомфина

Спроектированную с таким размахом вторую очередь Дома Наркомфина построить не удалось, а основной дом с общественным блоком претерпел множество изменений, внесенных жителями и многочисленными арендаторами, о чем подробно написала Екатерина Милютина[86].

М. Гинзбург с семьей в квартире в Доме Наркомфина. 1945(?)

«Для меня этот дом был целым миром – я родилась и выросла в нем. Уже входя