— А Эдди Палмер, без сомнения, самый самонадеянный! Но он — музыкант, а не дирижер!

— Перестань метаться взад и вперед. Мне слышно, как ты топаешь.

— Так арестуй меня за это! — почти истерически выкрикнула девушка.

Через секунду она ненавидела себя за то, что сорвалась, но было поздно.

Эдди тяжело вздохнул.

— Похоже, тут есть что-то еще, о чем ты умалчиваешь. Так скажи.

— Не о чем говорить.

— Черта с два! Может, нас кто-то вытолкнул на ринг друг против друга?

Она простонала и опустилась на постель.

— Тебе все равно не понять.

— О! Неужто это столь загадочная штука, которую нельзя понять?

Джесси уронила голову на руку.

— Ты ведь не знаешь, что важно для меня и почему…

— О'кей. С этим можно согласиться. Время идет, люди меняются, ты не исключение.

— Но ты никогда не знал меня! Ты всегда пренебрегал моими желаниями, не замечал мои сильные стороны, не признавал во мне личность. Детьми, например, мы всегда делали то, что хотел ты.

— Неправда.

— Правда. Вспомни об играх, в которые мы играли, с кем водились… Допустим, ты не один виноват. Все относились к тебе по-особому, даже подобострастно, и это ударило тебе в голову. Ты поверил, что лучше всех!

— Подожди. Притормози немного, а? Разговариваешь с тобой — будто бежишь сквозь туман со скоростью шестьдесят миль в час… Уж не пытаешься ли ты сказать, что страдала восемнадцать лет потому, что я подавлял тебя?

— Как бульдозер.

— Спасибочки! Ну, а поконкретней?

— Пожалуйста. Например, тот дурацкий школьный конкурс под фонограмму. Думаешь, он доставил мне удовольствие?

— Конечно.

— Вовсе нет, Эдди. Он был мне ненавистен. Я так нервничала, что меня чуть не вырвало перед выходом на сцену. Ненавидела я и твой проклятый планеризм, и пиццу со всеми приправами, и зимний туризм, и половину фильмов, на которые ты меня таскал… И, уж точно, играть сегодня с твоим джаз-бандом было сплошным кошмаром!

Эдди рассмеялся.

— Да ты веселилась на славу, сама знаешь! Если бы я не держал тебя на поводке все годы, твоя жизнь стала бы тусклой, бесцветной и ты завяла бы или превратилась в анемичное существо, как сейчас с этим Ге-ни-ем.

— Ты самонадеянный выродок! Как же — завяла, засохла, превратилась в ничто!.. Я веду нормальную жизнь и счастлива, но, поскольку она не соответствует твоему выбору, ты готов унижать и оскорблять. Иди ты к черту.

— Фу, Джесс, ну и выражение.

— Хочешь еще? — Ее всю трясло. Весь город спит, а она вопит как обезумевшая. — Послушай, Вустер покинул ты, а не я. Я жила и живу здесь, и мне не по душе, что ты суешь нос куда тебя не просят.

— А мне по душе, что ты считаешь меня самовлюбленным выродком!

— Такой ты и есть. Получил работу, о которой большинство музыкантов может только мечтать, — так опять мало! Хочешь выиграть еще один трофей, доказать, что ты лучший еще в одном соревновании! И тебе наплевать, каково при этом другим. Твои ненасытные амбиции…

— Эй! — заорал он. — Я не потерплю, чтобы меня обливали помоями…

Джесси бросила трубку.

Прошло три дня. Не успела она разобраться со всеми теми сложными чувствами, которые вызвал у нее ночной разговор с Эдди, как наступила среда. По средам она преподавала в школе — теорию музыки на четвертом и пятом уроках, а на восьмом репетировала со своим струнным оркестром. Устала ужасно и, когда наконец освободилась, решила, что просто безумие заниматься сразу с тремя музыкальными коллективами. Прошедший месяц буквально вымотал ее. А в четверг предстоял отчетный школьный концерт, в пятницу — в колледже, через неделю — выступление городского симфонического. Жуть!

Не то чтобы ей не нравилась сама работа. Просто ее слишком много! Дом запустила, пирог пекла бог знает когда… Вот и теперь, перед рождественскими каникулами, можно было бы сходить в лес за хвойными ветками, а не получается… Впрочем, иногда Джесси в душе признавалась себе: будь у нее семья — муж и дети, — ради них она пожертвовала бы многим.

На деле подспудное желание обзавестись семьей не было таким уж невыполнимым. Евгений несколько раз заговаривал о браке, давая понять, что только этим и вызвано его предложение переехать к ней в дом. Он хотел, чтобы она не работала после свадьбы, во всяком случае, не с такой нагрузкой, мечтал об уютном домашнем очаге, ухоженных детях. Чтобы можно было спокойно завтракать, обедать и ужинать — все то, чего и она в сущности желает. Стоит только сказать ему «да».

Но пока Джесси не может думать о столь важном решении. Ей предстоит большое испытание. Сейчас, наоборот, ей следует собраться с духом. Предстоит генеральная репетиция оркестра! Хорошо, если на нее не явится Эдди, а он придет, не сомневалась Джесси. Теперь-то понятно, почему он в них заинтересован, — пытается продемонстрировать высокий исполнительский уровень всему коллективу, а главное, произвести впечатление на мистера Эндрюса — самого влиятельного члена совета.

Джесси сказала себе, что не должна тревожиться. Она подготовлена для дирижерской работы, старик высоко ценит свою ученицу и помощницу и будет бороться за ее кандидатуру, каким бы ни был соперник.

И все же девушка волновалась. Эдди — это имя. Красавчик. Знаменитость не только по местным понятиям. И совет может не устоять перед ним.

В совет входили четыре важные особы средних лет, своими финансовыми средствами помогавшие оркестру удержаться на плаву. В музыке они смыслят не очень-то, но несомненно поддадутся обаянию Эдди, если только он не отзовет свое заявление.

Джесси из гордости просила его не делать этого, но как Эдди поступит, — неизвестно. Скорее всего, вопреки ее просьбе. Что ж, если он не понимает, насколько важно для нее это место, пусть все решит судьба.

Несмотря на злость на Палмера, девушка корила себя за ссору. Не следовало реагировать столь эмоционально. Не в ее правилах так взрываться. Но Вустерский симфонический значит так много для нее, что она не смогла сдержаться.

Джесси не завидовала успехам Палмера. Никогда. Так чего же ради рвала и метала по поводу его ненасытных амбиций?

Она не находила ответов. Не знала, как переживет и сегодняшнюю репетицию. Прогуляла бы, если бы могла, но, к сожалению, не имеет права…

Вздохнув, Джесси выключила в аудитории свет и подхватила портфель. В следующую секунду у нее зашлось сердце — в дверях стоял Эдди. Куртка нараспашку, под ней толстый золотистый свитер и коричневые вельветовые джинсы. Он казался таким теплым, земным…

— Ты чего приехал? — непроизвольно улыбнувшись, спросила она.

Его темные, похожие на омут глаза испытующе глядели на нее.