Единственно возможным комиссару представлялось следующее: о женщине позаботился кто-то, кто любил ее, кто хотел уложить несчастную в ее собственную каюту, в ее собственную кровать.

Но ведь она сидела на кровати. Сидела.

Может быть, Нолен ошибся? Может быть, она была еще жива, когда ее подняли на борт? А потом кто-то отнес или отвел ее в каюту… Допустим, легкие женщины серьезно пострадали и помочь ей было уже невозможно. Она почувствовала себя плохо, захотела прилечь, и ее не стали тревожить.

Но почему ее одежда не была мокрой, почему не было воды на теле?

Здесь есть душевая с пресной водой, вспомнил Йона и решил обследовать яхту до конца, заглянуть в каюту на корме, в ванную и кухню. Многое еще предстояло ввести в уравнение, прежде чем что-то станет вырисовываться.

Эрикссон поднялся и сделал несколько шагов; яхта закачалась под тяжестью его огромного тела.

Йона еще раз заглянул в салон через стеклянную дверь, и снова его взгляд наткнулся на ведро с веревкой. Оно стояло возле цинковой бадьи для стирки, в которую кто-то сунул гидрокостюм. Возле поручней лежали водные лыжи. Комиссар заставил себя взглянуть на ведро. Посмотрел на веревку, узлом завязанную на ручке. Круглый край бадьи сверкал на солнце, сиял, как серп луны.

Вдруг Йону осенило. Он понял все с ясностью, от которой бросило в дрожь. Комиссар подождал, пока сердце перестанет колотиться, и еще раз прокрутил в уме всю цепочку событий. Теперь он точно знал, что прав.

Женщина, которую идентифицировали как Пенелопу Фернандес, захлебнулась в стиральной бадье.

Перед глазами у Йоны возникла изогнутая отметина на ее теле, которую он заметил в прозекторской и которая так напоминала улыбающийся рот.

Женщину убили и посадили на кровать в ее каюте.

Мысли побежали быстрее, в кровь хлынула адреналиновая волна. Женщину утопили в соленой морской воде и перенесли на кровать.

Необычное убийство, необычный убийца.

В голове у комиссара зазвучал странный голос, торопливый и настойчивый. Голос все быстрее и громче повторял два слова: уходи с яхты, уходи с яхты.

Йона посмотрел в окно на Эрикссона. Тот сунул ватную палочку в пакетик, заклеил его и пометил шариковой ручкой.

— Ку-ку, — улыбнулся Эрикссон.

— Сходим на землю!

— Я не люблю лодки, они все время качаются. Но я только начал…

— Прервись ненадолго, — жестко перебил Йона.

— Да что с тобой?

— Пошли, пошли. И не притрагивайся к мобильнику.

Они сошли на пристань, и Йона отвел Эрикссона подальше от яхты. Он ощущал тяжесть в ногах, чувствовал, как пылают щеки и по телу растекается спокойствие.

— На борту может быть бомба, — негромко сказал он.

Эрикссон присел на край бетонного цоколя. По лбу толстяка струился пот.

— Ерунду болтаешь.

— Это необычное убийство. Есть риск…

— Убийство? С чего вдруг убийство?

— Дослушай. Я уверен, что Пенелопу Фернандес утопили в бадье, которая стоит на палубе.

— Утопили? Ты чего несешь?

— Она захлебнулась морской водой, которая была в бадье, а потом ее посадили на кровать. И я думаю, что по плану преступника яхта должна была затонуть.

— Но…

— И тогда… и тогда Фернандес должны были найти в затопленной каюте с водой в легких.

— Но яхта же не затонула, — удивленно возразил Эрикссон.

— Вот поэтому я и подумал, что на борту может быть взрывное устройство, которое по какой-то причине не сработало.

— Скорее всего, оно заложено в топливном баке или газовых трубах на кухне, — медленно сказал Эрикссон. — Надо оцепить район и вызвать саперов.

В семь часов вечера пятеро серьезных мужчин встретились в кабинете номер тринадцать отделения судебной медицины Каролинского института. Комиссар уголовной полиции Йона Линна собирался расследовать смерть женщины, найденной на яхте в Стокгольмских шхерах. Была суббота, однако он пригласил на следственный эксперимент своего непосредственного начальника Петтера Неслунда и прокурора Йенса Сванейельма. Комиссар хотел убедить их, что расследовать придется именно убийство.

Лампа дневного света на потолке мигала, и на ослепительно-белых кафельных стенах подергивался холодный свет.

— Надо поменять выключатель, — тихо сказал Нолен.

— Надо, — согласился Фриппе.

Стоящий у стены Петтер Неслунд что-то буркнул. Его широкое, с крупными чертами лицо как будто подрагивало в мигающем свете лампы. Рядом с ним ждал прокурор Йенс Сванейельм — на молодом лице застыло раздраженное выражение. Он словно обдумывал, насколько это рискованно — поставить кожаный портфель на пол и прислониться к стене плечом опрятного костюма.

В помещении стоял сильный запах дезинфекции. Яркие лампы освещали мойку из нержавеющей стали с двумя кранами и глубокой раковиной. На полу — светло-серое пластиковое покрытие. Цинковая бадья, похожая на ту, что была на яхте, уже наполовину полна. Йона Линна наливал в ведро воду из крана, вделанного в стену возле слива, и выливал в бадью. Ведро за ведром.

— Когда на яхте находят утонувшего, это не обязательно преступление, — нетерпеливо сказал Сванейельм.

— Точно, — подтвердил Петтер.

— Может быть, это несчастный случай, о котором еще не заявили, — развил свою мысль прокурор.

— Вода в легких — та же самая, по которой плыла яхта, но ее нет ни на одежде, ни на теле, — пояснил Нильс Олен.

— Странно, — сказал Сванейельм.

— Этому обязательно найдется рациональное объяснение, — улыбнулся Петтер.

Йона вылил в бадью последнее ведро, поставил его на пол, потом разогнулся и поблагодарил четверку за то, что они нашли время прийти.

— Я знаю, что сегодня выходной и всем хочется домой, — сказал он. — Но мне кажется, я кое-что обнаружил.

— Ты сказал, что это важно. Естественно, мы пришли. — Сванейельм все-таки поставил свой портфель на пол, между ног.

— Преступник поднялся на борт прогулочной яхты, — начал Йона. — Спустился по лестнице в форпик, где спала Пенелопа Фернандес. Вернулся на корму, взял ведро с веревкой и стал наполнять бадью на корме.

— Пять-шесть ведер, — вставил Петтер.

— Когда бадья наполнилась, он спустился вниз и разбудил Пенелопу. Вытащил ее на палубу и утопил в бадье.

— Кто мог это сделать? — спросил Сванейельм.

— Пока не знаю. Какие-нибудь садисты, пытка водой…

— Месть? Ревность?

Комиссар склонил голову набок и задумчиво сказал: